Грузия под английским владычеством

Передо мной стенограммы разговоров, которые вели представители грузинского правительства — меньшевистского, главным образом сам его председатель Ной Жордания, с различными представителями британского правительства в Закавказье, с февраля по сентябрь 1919 г.¹

Более поучительное чтение по нынешним временам трудно придумать.

Грузия, как известно, «угнетается» большевиками. Весь цивилизованный мир жаждет ее от этого угнетения спасти и, в первую очередь, краса и гордость этого мира, английские консерваторы, — то бишь английские Пуришкевичи. Ибо, согласитесь, назвать «консерватором» — по–русски «охранителем» — человека, избравшего своей профессией взлом несгораемых шкафов, можно лишь весьма условно. Так вот, английские юнкера идут теперь в челе «освободителей» Грузии. Это всем известно.

Но менее широко известно, что для английского юнкерства Грузия отнюдь не неведомая страна, которую это юнкерство собирается открывать. Сподвижники Черчилля уже бывали там, гостили около года, оставили после себя воспоминания и документы, — некоторые из них мы и собираемся цитировать. Это было довольно давно, — в 1919 г. «Семь лет, как семь столетий» — сказал покойный Брюсов. Никогда его слова не были верны так, как в наши дни. «Старожильцев», кои помнят за семь лет назад, розыскать не так легко. И для многих в СССР вообще, и здесь в Москве в частности, английская эпопея в Грузии будет, пожалуй, новостью.

Расстреляв в Александровском саду большевистских рабочих и «не признав» постыдного Брестского мира, меньшевистское правительство Грузии, как известно, пригласило к себе германские войска. Это был, конечно, тяжкий грех перед Антантой, — меньшевики не могли этого не сознавать. «Самым веским аргументом против Грузии, — признавался английскому представителю Уордропу меньшевистский министр иностранных дел Гегечкори, — приводилось пребывание в нашей стране германских войск, и это создало чувство недоброжелательности». Хуже всего, что рассеивать это чувство приходилось все снова и снова перед каждым английским солдатом, сапог которого попирал почву «свободной» Грузии. «Когда же, — продолжал Гегечкори, — наконец, после долгих усилий, мы рассеивали это настроение, командующий войсками уходил, и взамен являлись новые; и снова приходилось повторять правительству ту же работу»…

Бедное правительство! Стенограммы свидетельствуют, что глава его пускался действительно во все тяжкие, чтобы «рассеять настроение». «Я сам горячий сторонник держав Согласия и, будучи по профессии публицистом (!), и до войны и во время нее писал всегда в защиту Англии и Франции», — бия себя в грудь, уверял Ной Николаевич Жордания первого же английского солдата, удостоившего своим посещением Тифлис, — генерала Форестьера Уоккера. Мы не останавливаемся на своеобразном понимании обязанностей публициста, по своему профессиональному призванию долженствующего защищать ту или другую империалистскую державу. Были когда–то еще публицисты социалистического толка, защищавшие интересы рабочего класса, а не той или другой комбинации банкиров и промышленников. Но оставим это, — все равно у Ноя Николаевича ничего не вышло. Уоккер в ответ вежливо промолчал, а его «старшой», известный генерал Миллн, английский представитель при самом Деникине, попросту не принял членов грузинского правительства, когда те вздумали нанести ему визит в бытность Миллна в Тифлисе. И снова, — так как Миллн физически не мог услышать уверений Жордании, — последний должен был распинаться перед одним из его подчиненных, генералом Кори: «Я лично 25 лет и многие из теперешних членов правительства пропагандировали в пользу англичан, но теперь я должен сказать, что подобное обхождение со стороны британских властей расхолаживает нашу работу»…

Бедные. Двадцать пять лет служили верой и правдой — и что же? Даже на порог не хотят пустить.

Жордания чуть не плакал, вопиял: «Мы не привыкли к такому обращению!», и Кори решил его несколько приласкать. «Ген. Миллн, без сомнения, в следующий раз посетит господина президента, — уверял он. — Насколько мне известно, глава правительства бывал в Англии, говорит по–английски, и будет очень приятно, если президент опять посетит нас».

Жордания был несколько утешен и благодарил, но анекдоты в том же роде видимо, повторялись, и ко времени разговора Гегечкори с Уордропом меньшевики уже хорошо знали, что за прежнюю службу больше словесной ласки от англичан не получишь. Англичане — люди практические, им нужны не чувства, а поступки, а какими чувствами поступки сопровождаются, это даже довольно безразлично.

И вот, пережив трех английских генералов, которые все, как один, «возвращаясь в Англию, без сомнения, отзывались неблагоприятно о нашей стране» вследствие «предвзятого чувства раздражения» по отношению к бывшим германским союзникам, Гегечкори решил четвертого взять за рога и изложить ему деловую программу меньшевистского правительства. Благо и времени оставалось немного: это было в сентябре 1919 г., англичане собирались уходить, и меньшевики рисковали так и остаться при своей неразделенной любви к «владычице морей».

«Деловую программу» меньшевиков нужно изложить их собственными словами. Гегечкори говорил Уордропу: «Теперь я позволю себе развить перед вами точку зрения моего правительства. Мы великолепно понимаем, что без могущественного союзника Грузии трудно будет добиться признания своей независимости, ибо не только мы, но и сравнительно большие государства Европы, более обеспеченные в финансовом отношении, не могут существовать в настоящий момент без поддержки извне. Правительство Грузии сознает, что оно должно опереться на какой–нибудь крепкий государственный организм, и это сознание продиктовало нам определенную ориентацию на Англию. Конечно, мы знаем, подобная помощь со стороны Соединенного королевства должна быть компенсирована нами в том или ином направлении. К сожалению до сих пор мы не можем получить ответа на этот, столь существенный для нас, вопрос. Я резюмирую все сказанное мною: при создавшейся конъюнктуре Грузия не может одна без поддержки пройти сквозь горнило испытаний, она просит помощи у Англии и хочет знать, чего захочет Англия взамен. Высказанное мною положение есть результат совещаний правительства, и нужно сказать, что по этому вопросу у нас не было никаких разногласий».

И эти люди говорили и говорят о «независимой» Грузии! Эти люди, которые еще в 1919 г. не мыслили себе маленьких стран иначе, как в виде «лоцманов» при больших империалистских акулах ², которые считали это, в буквальном смысле слова, лакейское положение при империалистах нормальным, естественным и готовы были даже за него платить, что потребуют, — эти люди говорят теперь об угнетении и собираются «освобождать»! Эти «освободят», будьте уверены…

Так как англичане не требовали «компенсаций», то приходилось придумывать: чего же, собственно, они хотят? В этом печальное отличие политического лакея от обыкновенного: обыкновенный соображает, что ему запросить; политический — чего от него запросят. Прежде всего, «конечно», наши войска всегда будут к вашим (англичан) услугам, но их может оказаться «недостаточно». Из дальнейшей неясной — или искаженной стенографисткой — фразы Гегечкори видно, что он считал грузинскую армию еле достаточной для «поддержания порядка» только в одной Армении. История показала, что он и в этом ошибался. Но как бы там ни было, слабая или сильная, армия «независимой» Грузии предоставлялась в распоряжение английского империализма. Но меньшевистское правительство мучила мысль: а если этого англичанам покажется недостаточно? Тем более, что взятый за рога английский бык, кроме невнятного мычания, ничем на предложения меньшевиков не ответил.

Тогда решили выпустить последнюю стрелу из колчана, причем у Гегечкори почему–то (устал, что ли), вдруг перестал ворочаться язык, и «предельное» меньшевистское предложение изрек его товарищ, Сабахтаришвили. «Наши предложения таковы: Грузии передают Батумскую область, в которой она организует власть, опираясь на широкие народные массы. Муниципальное управление города организуется на выборных началах. Порт предоставляется англичанам как военная база и угольная станция на Черном море».

Это — предложение необычайной важности и актуальности. Несомненно, что оно составляет основу и теперешних англо–меньшевистских переговоров. Передача Батума англичанам означала передачу английскому империализму Закавказья. Вот за какую цену надеялись купить тифлисские меньшевики помощь Англии против турок — и против большевиков: Гегечкори говорил об «осложнениях с юга и с севера». Вот почему он надеялся, что «Грузия, являющаяся дорогой в Переднюю Азию, должна заинтересовать Великобританию, и последняя безусловно протянет руку помощи грузинскому народу, который через ряды столетий пронес светоч культуры и цивилизации» (!). Раз шла речь о добыче империализма, без «культуры и цивилизации», конечно, не могло обойтись.

Нас могут обвинить, что эти отрывки мы нарочно сочинили, — как некогда Герцен и Щедрин сочиняли отрывки из дневника Погодина, впоследствии, впрочем, по опубликовании подлинного дневника, оказавшиеся необыкновенно правдоподобными. Но нет — это стенограмма в ряду других стенограмм, относящихся к тем же переговорам. В них масса деловых подробностей, исключающих всякую возможность «сочинения», — читатели увидят это, когда мы опубликуем полный текст в «Красном архиве».

Неудивительно, что Уордроп мало заинтересовался предлагаемым меньшевиками военным союзом. Буржуазная армия Грузии, непрерывно «усмирявшая» собственных крестьян и рабочих, едва ли на много увеличила бы военные силы английского империализма в Передней Азии. Но читатель может удивиться, что англичанин, что называется, ухом не повел при виде такой жирной приманки, как Батум. Ларчик однако открывается просто: англичане и так считали Батум в своем кармане. Отняв его у турок, они его грузинам не передали, а как они организовали его управление, это опять нужно рассказать словами Гегечкори. «Английские власти, заняв город, не доверяя нам и не зная на кого опереться, поручили оставшимся русским чиновникам организовать управление Батумской областью. Кто были эти господа и какова их политическая физиономия, вы можете установить из того факта, что они первые приветствовали турок и явились в свое время их проводниками при взятии Батума. Созданный ими совет по управлению делами Батумской области вскоре был распущен английским военным командованием ввиду полнейшего бесправия, воцарившегося в этом крае. Сейчас там царит безвластие, и, очевидно, обоюдные наши интересы властно диктуют создать в Батумской области известный правопорядок».

Увы! О «правопорядке» английские Скалозубы заботились всего менее, а когда это понятие заползало, по случайности, в их мозги, правопорядком для них оказывались просто–напросто порядки царской России. В чрезвычайно любопытном «Мемуаре грузинской социалистической делегации на люцернской конференции для рабочей фракции палаты общин» мы читаем: «Город Батум и вся Батумская область временно оккупированы британскими войсками на основании перемирия с Турцией… Что делает британский генерал–губернатор там? Он передал управление батумским муниципалитетом так называемой временной комиссии девяти, состоящей поголовно из русских реакционеров, по собственному назначению. Когда грузины запротестовали против этой несправедливости, британский генерал лишь в ничтожном меньшинстве допустил их участие в городском самоуправлении. Что же касается устройства новых демократических выборов в городское самоуправление, которых потребовали грузины, британский генерал–губернатор наотрез отказал им в этом. Таким образом, население города лишено даже того элементарного права, которым оно пользовалось во время царизма, когда все самоуправление города, несмотря на националистическую политику русского правительства, находилось в большинстве в грузинских руках. Еще хуже обстоит дело в провинции, где начальниками участков и округов, — словом, чиновниками, — британским генерал–губернатором назначаются исключительно русские реакционеры, перешедшие к нему на службу от ген. Деникина. Дело дошло до того, что старый царский губернатор Батумской области, генерал Романовский–Романько восстановлен в своей прежней должности».

Но пристрастие англичан к «русскому стилю» не было ограничено какими–нибудь географическими пределами и отнюдь не распространялось только на Батум. Добрая половина наших стенограмм занята наступлением на Грузию Деникина, вступившего на территорию теперешней Абхазской республики, занявшего Гагры, «стратегический ключ Грузии», и собиравшегося двигаться дальше при помощи танков, аэропланов и крейсера, предоставленных в его распоряжение англичанами. Последним Деникин объяснял свои действия тем, что грузины заняли Гагры «по наущению германцев» — и, поводимому, англичане, по крайней мере те, которые состояли при Деникине, этому верили. Это вызывало у Жордании громкие вопли, к которым английские генералы относились, как к крику капризного ребенка. Временами это отношение принимало характер явного издевательства, — особенно в этом силен был генерал Уоккер. Грузины хотели перевезти десант через Поти; портовая администрация, терроризованная англичанами, отказывалась это допустить без разрешения последних; англичане же отказывали в разрешении на том основании, что они «не имеют права вмешиваться во внутренние дела Грузинской республики». Десант посадить не удалось.

В конце концов Жордания шел уже на то, чтобы «совершенно бесспорная грузинская территория» (собственно, бесспорная абхазская территория) была объявлена нейтральной зоной и «занята британскими или итальянскими войсками». Но оказалось, что и этого мало: англичане предлагали превратить в нейтральную зону весь Сухумский округ. Это довело Жорданию уже совершенно до белого каления; но в ответ на его яростные реплики его собеседник (на этот раз гея. Бич) хладнокровно заметил.: «Сухумский округ, это — второстепенный вопрос». А в ответ на заявление председателя грузинского правительства, что генерал Бриггс — англичанин, состоявший при Деникине — в этом деле представляет не британские, а деникинские интересы, последовал не менее хладнокровный ответ: «Генерал Бриггс очень любит Деникина, а Деникин — Бриггса». Притом — же Деникин признает «автономию» (!) Грузии, — о чем же беспокоиться. И англичане преспокойно отправляли по грузинским железным дорогам к Деникину, воевавшему с Грузией, артиллерию и снаряды из бывших русских крепостей Закавказья, доставшихся в их руки по Версальскому миру.

Пробить эту стену тупоумия и нахальства было совершенно невозможно, и Жордании оставалось, в утешение себе, говорить в глаза англичанам столько неприятных вещей, сколько он мог собрать. «До прихода к нам союзников, — говорил он, — мы ни с кем не воевали и нигде не имели врагов. Единственной угрозой нашему благосостоянию были большевики, но мы отогнали их за Сочи, и наше государство было избавлено от этой опасности. Повторяю, что со всеми окружающими мы жили в мире. С приходом союзников картина резко изменилась: мы все время воюем. Прежде всего, предательское нападение Армении, затем наступление добровольцев и, наконец, вторжение на нашу территорию турецкотатарских полчищ со стороны Ардагана на Ахалцых».

Тут было, конечно, не без фантазии: не говоря уже о расстрелах большевиков и о войне с грузинским крестьянством, меньшевистское правительство воевало с турками, и именно неудачный ход этой войны заставил его пригласить в Грузию германцев. Но что с приходом союзников дело нисколько не улучшилось, это — несомненный факт, и несомненно, что это должно было наводить на размышления даже тех, кто сочувствовал меньшевикам. «После всего изложенного мною, — говорил Жордания, — в голову каждого грузина вкрадывается неотвязчивая мысль, почему все это происходит после прихода союзников на нашу территорию».

На все это был один ответ, ясный и определенный. Какое нам дело до ваших национальных интересов и до всяких других «второстепенных вопросов», — почти этими словами говорили английские генералы, — когда Грузия нам нужна, прежде всего, как плацдарм для борьбы с большевизмом. Ген. Бич говорил: «Соглашение с Деникиным сильно подняло бы Грузию в глазах цивилизованного мира, борющегося с большевизмом. В Европе сказали бы, что маленькая Грузия, так много потерявшая и пострадавшая в сочинском вопросе, настолько проявила способность к мудрой государственности, что во имя борьбы с большевизмом принесла жертву, войдя в соглашение с добровольческой армией, и этим дала возможность Деникину перебросить крупные силы с Черного моря на большевистский фронт. Даже с точки зрения экономической (хотя я не социалист) полагаю, что это соглашение сыграет большую роль в открытии границы, в деле снабжения страны хлебом, товарообмене и пр.».

Ген. Бич был, конечно, не социалист, — совсем не социалист. Он был просто военный человек; а коль война, так по–военному. С плацдармом и обращаются, как с плацдармом. И грузинских железнодорожников не только заставляли перевозить оружие к Деникину, который воевал с Грузией и стоял на грузинской территории, но и обращались с ними так, что это должен был отметить даже двадцатипятилетний защитник английских интересов и великий поклонник английских железнодорожных порядков (см. стенограмму разговора с английским железнодорожным ген. Броудом, от 6 февраля 1919 г.) Жордания. «К сожалению, происходит много эксцессов на почве обслуживания английских поездов, и виновниками является английская поездная прислуга. Бьют и самих агентов, и довели служащих до того, что последние грозят забастовкой».

Плацдарм, так плацдарм. Ничего не поделаешь. А так как плацдарм обнаруживал строптивость, то по отношению к нему принимались соответствующие меры. Читатель уже заметил выше, в словах ген. Бича, выразительную фразу о том, что уступки грузин Деникину «сыграют большую роль в открытии границы». Это не пустая фраза. Высокоцивилизованная покровительница семь месяцев держала Грузию в настоящей блокаде. Но это нужно рассказать словами самих английских союзников. На первом свидании с Кори (третьим по счету английским генералом) Гегечкори говорил: «К нам не пропускают ни одного парохода с грузом из–за границы, тогда как в Константинополе скопилось громадное количество всевозможных товаров. Нельзя ли снять блокаду с нашего побережья и прислать нам что–нибудь? Это, так сказать, ознаменовало бы ваш (Кори) приезд и сыграло бы громадную роль в наших отношениях. По имеющимся у меня достоверным сведениям, один из пароходов, направляющихся в Одессу, не попал туда, вследствие занятия ее большевиками. Половина груза этого парохода снята в Констанце; Нельзя ли вторую половину направить к нам в Грузию?.. Вчера вы просили нас, генерал, говорить чистосердечно обо всем, и вот я скажу, что за 7 месяцев пребывания в нашем крае британских сил мы не получили из Англии ни одной вещи, ни одного зерна»;

За семь месяцев было доставлено 3 генерала, много синяков грузинским железнодорожникам, еще больше снарядов для Деникина и ни одного зерна хлеба для грузинского населения. Еще бы, — ведь целью были вовсе не интересы этого населения, целью была борьба с большевиками. А ради этой высокой цели население плацдарма могло и поголодать. Деникин был понужнее их.

Жордании за двадцать пять лет его верной службы британскому империализму не приходилось подниматься так высоко. Каждого приезжающего английского генерала он встречал надеждой, что «мы сообща будем дружно работать», и каждому потом приходилось говорить кислые слова, вплоть до того, что «Грузия разочаровалась в Великобритании». Но разочаровался — не разочаровался, а работать заставляли, — и цитированный нами «деловой» разговор Гегечкори с Уордропом об условиях найма англичанами грузинских меньшевиков хронологически заканчивает серию цитируемых нами стенограмм.

Всех перлов этих последних мы, конечно, не выписали. Кто интересуется образцами классической прозы II Интернационала, прочтет все целиком в «Красном архиве». В одном должен покаяться. Мне долго казалось, что «лакеи Антанты», это — фраза, митинговая фраза. Но, прочтя стенограммы, я устыдился своего скептицизма. Это вовсе не фраза, дорогой читатель: это просто краткое историческое определение грузинских меньшевиков 1919 г.

«Правда», № 133 от 16 июня 1921 г.