М. Н. Покровский о социальном содержании опричнины в связи с его концепцией торгового капитализма

В статье рассматриваются взгляды крупнейшего отечественного историка–марксиста М. Н. Покровского на опричнину с точки зрения роли в ней ведущих социальных сил России второй половины XVI в. Значительное влияние на эту роль оказало, согласно концепции М. Н. Покровского, зарождение в рассматриваемый период в России торгового капитализма.

Большой интерес в изучении советской (марксистской) историографии опричнины представляют сочинения М. Н. Покровского. В настоящем исследовании мы ограничились использованием наиболее крупных работ учёного — его общих курсов русской истории, поскольку в них опричнина была поставлена в органическую связь с теми процессами, которые имели место до и после неё, проходили сквозь неё, производной которых она зачастую являлась. Речь пойдёт о влиянии на опричнину тех слоев русского общества, которые имели к ней самое непосредственное отношение.

М. Н. Покровский исходил из того, что она была фундаментальным явлением всей русской истории XVI в., «кульминационным пунктом длительного социально–политического процесса, который начался задолго до Грозного и кончился нескоро после его смерти», отличаясь «своей неотвратимой стихийностью». «Политика опричнины красною нитью проходит через все три царствования — от 60‑х годов XVI века вплоть до Смуты, имея минуты ослабления и напряжения». Зарождение опричнины можно непосредственно отсчитывать от правления Глинской (борьба с удельными князьями и политическая программа Пересветова). Речь идёт о двух взаимосвязанных процессах: отмирании «старого московского феодализма» ¹ и зарождении нового, пока тоже московского, феодализма, являвшегося завершающим этапом на пути к утверждению абсолютизма во второй половине XVII в.

Лишь до известной степени применительно к опричнине можно говорить о переходе от одной основной формы землевладения — вотчинной, к другой — поместной и, соответственно, о замене боярства как господствующего сословия дворянством. Ведь даже историки, писавшие в связи с этим о «замене у власти одного класса другим», в том числе и М. Н. Покровский, делали множество оговорок и уточнений, едва ли не меняющих общую картину: 1) в хозяйственном отношении вотчинное и поместное землевладение двигались в одном и том же направлении; 2) лучше других к хозяйственным изменениям приспосабливалось среднее землевладение; 3) иногда «дворяне–помещики» выступали как аналог «мелких и средних землевладельцев»; 4) «прогрессивные» помещики, заводившие денежное хозяйство, уже при Грозном оказались отсталыми, так как «хищническая» эксплуатация подорвала их производственную базу; 5) от опричнины более всего выиграли именно верхи мелкого худородного служилого люда, превратившиеся в новую знать — крупных вотчинников–бояр.

Старый феодализм был побеждён, но не исчез полностью ². Более того, крупная вотчина и боярство лишь отчасти разделили его судьбу. И современная историография не столько «нивелирует» противостояние между боярством и дворянством во времена Грозного, сколько «переформулирует», подвергая «предмет» разнообразным уточнениям. Была разрушена не аристократия или крупное землевладение, а «традиционная система связей, обеспечивавшая тем или иным группам знати власть и влияние в определённых районах страны» ³.

Что касается торгово–промышленных слоев общества, то они были активными, хотя и не главными, участниками и выгодоприобретателями того общественного поворота, который совершался во второй половине XVI в. Сначала помещики и горожане были достаточно далеки друг от друга. Торговое население Москвы и ряда крупных городов было тесно связано с боярской аристократией, например, Шуйскими. Торговцы и ремесленники сближались с мелкими служилыми людьми лишь в одном значительном пункте — в отношении к церковному феодализму. Для одних этот последний был конкурентом в борьбе за землю, для других — в борьбе за прибыль. Их сближение усилилось в 1550‑е гг., так как реформы Грозного по–своему соответствовали интересам и «воинников» и посада, но серьёзные противоречия между ними оставались всегда ⁴.

Политически торговый капитал поддержал опричнину, ибо рассчитывал на более выгодные для себя условия существования. Кроме того, в опричнину были включены районы, по которым проходили главные торговые пути, и где располагались крупные торговые центры. Посад вступил в коалицию с мелкими феодалами, которые больше всего выиграли от неё. Торговые люди продемонстрировали свою силу на

Земском соборе 1566 г., но не более того. Очевидно, без союзников, выступающих в роли ведущей силы, у средневековой буржуазии пока серьёзных шансов в политике не было. Однако воздействовать на власть она научилась вполне успешно. Поход Ивана IV на Новгород в 1570 г. был продиктован и её интересами ⁵.

Впрочем, в «Очерке истории русской культуры» М. Н. Покровский в общем виде усилил роль буржуазии в своей трактовке опричнины: «…ни при одном перевороте в Москве, в XVI–XVIIвеках, и даже ранее, дело не обходится без участия буржуазии». «Но полного расцвета влияние московской буржуазии достигает при…Грозном». По замечанию М. Н. Покровского, субъекты торгового капитализма появлялись ещё до его утверждения в обществе. Правда, это были не купцы в строгом смысле этого слова, а скорее, такие деятели, как, например, Сильвестр или Борис Годунов. Буржуазия приняла «самое живое участие» во введении опричнины. Какие же факты об этом свидетельствуют? К буржуазии «была обращена царская грамота, обличавшая бояр». «Все крупные торговые города» были включены в опричнину. К 1566 г. относится одно из первых известий, свидетельствующих о тесной связи «московской царской казны и московского торгового капитала». Царь отправил за границу (в Антверпен, Англию и Персию) «своих гостей и купцов» для торговли казёнными товарами ⁶. Кстати, торгово–купеческие аспекты опричнины отмечал известный исследователь эпохи Грозного Р. Г. Скрынников: 1) торгово–финансовая обусловленность взаимодействия опричного режима и «торговых мужиков» Строгановых; 2) предоставление «концессии иностранному капиталу» «впервые в истории России» ⁷.

Интересы мелких служилых людей и купцов совпали и во внешней политике: завоевание более плодородных, чем в центральной России, земель Поволжья, и более развитых в сельскохозяйственном отношении земель Прибалтики; присоединение волжского торгового пути и овладение балтийским мореплаванием через Нарву, Ревель и т. п. Обе стороны были заинтересованы в скорейшем начале Ливонской войны, что встретило сопротивление со стороны тех сил, которые на тот момент находились у власти, и в скором победоносном её завершении, что не удавалось правящему режиму ⁸.

Для сближения торговых людей и «среднего поместного землевладения» были общие экономические основания. Хищническая эксплуатация сельского населения именно такими землевладельцами, поскольку они остро нуждались в средствах, объективно повышала рыночные объём и долю изымавшегося у крестьян продукта. По большому счёту денежная рента и барщина были выгодны не только для феодалов, но и для тех категорий связанного с рынком населения, которые не являлись владельческими крестьянами. Кроме того, мелкий феодал был, естественно, слабее крупного, тем более что этот последний традиционно выступал на Руси как привилегированный субъект торговли, во многом превосходящий купцов–профессионалов. Конечно, последним было гораздо удобнее иметь дело с мелким землевладельцем, а посадский человек зачастую стоял с ним на одном уровне. Минус всей этой комбинации состоял в том, что помещики действовали на старом производственном фундаменте, который не улучшался. К этому можно добавить разного рода хозяйственные кризисы второй половины XVI — начала XVII в.: от «великого разорения» до катастрофы 1602–1604 гг. В конечном счёте состояние аграрного сектора в экономике в областях раннего сельскохозяйственного освоения откатывалось назад, что определённое время скрадывалось увеличением изъятий из него. И дело не только в том, что опричнина создала для этого необходимый государственный аппарат. Напротив, его качество вызывало нарекания со стороны самого его создателя — Грозного. Полоса хозяйственных бедствий ослабляла крестьянство, делая давление на него более эффективным. Конечно, служилый человек претендовал на новый уровень материального обеспечения, соответствующий статусу господствующего сословия. Ведь старый у большинства помещиков был предельно элементарным. Роль торговли проявлялась здесь в той мере, в какой они делали это через посредство рынка.

Трактовка опричнины как кульминационного пункта борьбы царской власти, опиравшейся на дворянство, с боярством имеет большую историографическую традицию. Однако «изнутри» она не была однозначной, особенно со стороны пресловутого «боярства». Акценты здесь расставлялись по–разному. Для С. М. Соловьёва это были старые землевладельцы — вотчинники (по генезису своему землевладение родовое, а не приобретённое на службе государству), для С. Ф. Платонова — привилегированная феодальная аристократия ⁹. М. Н. Покровский же писал о крупном землевладении, на которое в условиях дефицита населённых земель претендовали все феодалы (в том числе потенциальные), не располагавшие значительными земельными и людскими ресурсами. С последним не приходится спорить, так как эта борьба хорошо известна, прослеживается по источникам со времён Ивана III. Проблема, несомненно, обострялась. И в лице опричнины мы имеем лишь очередной её «фазис». Экспроприация землевладения старой знати происходила задолго до опричнины, «тихо и скромно, без казней и опал». Опричнина сообщила этому процессу открытый и массовый характер ¹⁰.

Вместе с тем М. Н. Покровский рассматривал боярство и дворянство как единое целое в рамках определённого социального класса. Менялось же соотношение сил между различными его частями. Причём М. Н. Покровский неоднократно приводил факты, свидетельствующие о придании дворянству во второй половине XVI в. более привилегированного характера. Господствующим классом в России XVI–XVII вв. было московское дворянство: «командующее положение этой разноплеменной массы имело своей основой крупное землевладение». В XVI в. произошла «демократизация…массы землевладельцев». При Грозном военная служба стала привилегией каждого землевладельца «крупнее крестьянина». Период наиболее активной внешней политики Грозного приходится на время, «когда у власти стояли наиболее демократические слои дворянской массы», то есть опричнину. Социальный рост дворянства шёл как бы «вокруг» опричнины. Складывается впечатление, что реформы вообще не были ей свойственны. М. Н. Покровский косвенно с этим согласился. ««Реформ Грозного» хватило, приблизительно, на сто лет, до середины следующего, XVII, столетия мы не встречаем ничего принципиально нового» ¹¹. Однако, по его мнению, реформаторство всё–таки не было чуждо опричнине. Просто оно проявлялось, прежде всего, в её собственной организации. По мнению М. Н. Покровского, Иван Грозный действительно создавал «диктатуру», во многом исходя из каких–то личных соображений, может быть, не всегда рациональных. Однако она устояла из–за того, что проводила в жизнь определенные социальные интересы. Вряд ли это совпадение было случайным, например, потому, что реформы 1550‑х гг. не были отменены, кстати, в том числе, в виду их «неспособности» хоть в чём–то «повредить» опричнине, тем более её «опровергнуть».

Историк также раскрыл диалектику взаимоотношений между боярством, дворянством и буржуазией в эпоху Грозного. При всех превратностях исторического пути они оставались главными участниками исторического процесса. Противоречия между ними делали их необходимыми друг для друга. «Опричнина положила конец «удельному периоду»». Речь идёт о поражении «старинного крупного землевладения» и выступлении «на его место землевладения среднего», или, как чаще говорят, о смене бояр дворянами. «Курия крупных вассалов» потеряла свою прежнюю роль. Земский собор был «политической организацией того класса, который свергнул боярство при Грозном», а точнее, среднего землевладения «при участии и поддержке торгового капитала». Кстати, в соборе 1566 г. участвовали все гости и «верхушка второстепенного купечества». Но без бояр победившие дворяне обойтись совершенно не могли, пока торговый капитал постепенно не выработал «свой бюрократический аппарат». Его представители либо вышли из торгового класса, либо на своей службе присоединились к нему. Именно они вовсе убрали бояр со сцены. Чиновничество зародилось ещё в домосковской Руси. При Иване IV бежавшие от опричнины эмигранты утверждали, что «на Москве дьяки «всем правят»». В это время некоторые дьяки уже стали крупными землевладельцами ¹².

Опричный террор был направлен против учреждений старого порядка ¹³, порой вполне жизнеспособных и даже успешно вписавшихся в реалии новой эпохи. Значит, пережитки московского быта XIII — XV вв. ликвидировались как система, функционирующая по своим законам, что отмечала и позднейшая историография. Введение опричнины «означало изменение всего традиционного политического устройства Русского государства» ¹⁴. Другое дело, что система, приходившая ей на смену, существовала на тех же самых основаниях. Значит, в первом случае речь шла о законах какого–то менее общего характера, относящихся не ко всей феодальной доабсолютистской эпохе, а только лишь к периоду формирования Российского государства. Этот последний характеризовался, с одной стороны, очевидным отходом от феодальной раздробленности, с другой — незавершенностью объединённого государства, не прошедшего ещё путь своего становления. С точки зрения исторической перспективы, этот «гибрид» удельной Руси и Руси самодержавной был нежизнеспособен и его надлежало упразднить. «Отец и дед Грозного, и сам он до 1565 г. — до учреждения опричнины — были именно сюзеренами, договорными хозяевами десятков крупных, сотен средних и тысяч мелких вассалов». Государь не мог принимать решений без совета с боярами. «В 16 в. в России происходило то самое крушение феодальных порядков, какое имело место во Франции, например, двумя столетиями раньше».

М. Н. Покровский однозначно связал опричный порядок с крепостнической тенденцией. Землевладельцы во второй половине XVI в. уже начали «крепостить крестьянина», а «зарождавшаяся торговая буржуазия» — «эксплуатировать выделившихся из крестьянской массы ремесленников». Им «нужен был элементарный полицейский порядок», которого старая система кормлений не обеспечивала. Но «Русь была страною не только крепостного права, но и городского хозяйства, мелких замкнутых хозяйственных округов, лишь очень непрочно, немногими нитями, связанных друг с другом» ¹⁵.

Современный исследователь А. Л. Хорошкевич высказала мнение, согласно которому «Октябрьская революция и последовавшая за ней гражданская война создали благоприятные условия для актуализации и политизации истории опричнины. М. Н. Покровский выступил с теорией о царской диктатуре как форме господства дворян и купечества, что, впрочем, прошло незамеченным». Почему? Преобладала концепция С. Ф. Платонова, сложившаяся ещё в конце XIX в. Молодые историки–марксисты интересовались другими историческими сюжетами, социологизировали и т. п. ¹⁶. Впрочем, «теория» опричнины М. Н. Покровского появилась ещё до революции. Построения учёного в значительной степени сохранились и в сталинской историографии, особенно в плане интерпретации её экономических основ. Больше пострадала их социальная часть: термин «буржуазия» был деактуализирован, а её роль, во всяком случае, преподносилась с изрядной долей осторожности; на первый план был выдвинут «государственнический» аспект опричнины.

В то же время для советской историографии послевоенного десятилетия была свойственна «тенденция преувеличения места и роли товарно–денежных отношений в экономике России XVI в.» ¹⁷. Дело в том, что советские историки открыли больше подтверждений того, что М. Н. Покровский называл торговым капитализмом, чем было известно этому учёному. Однако само понятие и схему «торгового капитализма» использовать перестали. Тогда некоторые исследователи стали писать просто о капитализме или его генезисе. Но всякий раз обнаруживалось, что те или иные явления экономической жизни России XVI–XVII вв., по сути, не капиталистические и не порождающие капитализм в сфере производства. В этом пункте историки обычно начинали теряться в поисках наиболее теоретически выдержанных интерпретаций. Проще было советской историографии при переходе от экономики к государству. Если М. Н. Покровский видел в его действиях своеобразную результирующую подвижной комбинации социальных сил, то теперь государство с процессом его централизации было выведено за скобки этой комбинации и поставлено с ней в один общий ряд. Таким образом, получалось, что опричнина проводилась в интересах государства и дворянства.

Концепция опричнины, принадлежащая М. Н. Покровскому, была достаточно оригинальной и, вместе с тем, тесно связанной с достижениями его предшественников и современников, как бы синтезирующей их. Это концепция не была повторена или воспринята последующими советскими историками полностью либо из политико–идеологических соображений, общего негативного отношений к личности и взглядам учёного, либо из–за того, что авторы специальных работ об опричнине видели своей главной задачей создание собственной версии её истории. Однако очевидные параллели между построениями М. Н. Покровского и других советских исследователей провести достаточно легко, причём и на уровне отдельных суждений, и на уровне взаимосвязанных выводов.

Приведённые в статье положения и выводы могут использоваться для подготовки лекций, спецкурсов по отечественной истории и историографии, обобщающих работ по истории России XVI в.

Библиографический список