Образование Московского государства

Русский феодализм; помещик и крестьянин; отношение населения к земле — крупные и мелкие феодалы; крестьянские повинности: «натуральное хозяйство», торговля и положение купцов (стр. 28–30). Образование феодальной монархии; почему объединение произошло около Москвы? Пути сообщения, густота населения; татары (стр. 30–31). Православная церковь; союз митрополита с татарском ханом; союз церкви и московского князя (стр. 32–33). Экономическая почва объединения; рост города Москвы; выделение ремесленников и торговцев, образование буржуазии (стр. 33–34).

К XIII в. нашего летосчисления, т. е. лет 600 назад, у нас установились те порядки, которые принято называть феодальными.¹ Сущность этих порядков заключается в том, что вся земля со всем ее населением находится во власти небольшого количества военных людей, которые со своей вооруженной челядью господствуют над трудящимися классами. Этих военных людей, собственно говоря, нельзя было назвать землевладельцами, потому что земли дикой, необработанной, покрытой лесами, было в те времена сколько угодно, и она сама по себе цены не имела. Но среди лесов и болот были рассеяны деревушки крестьян–земледельцев, отчасти крестьян–промышленников, ловивших рыбу, бивших зверя, разводивших пчел. И вот то, что вырабатывали эти крестьяне, и попадало в руки господствующих военных классов. Как в Западной Европе, так и у нас, в России, этот класс не состоял из равных людей. Чем больше деревень захватывал тот или другой феодал, по–русски выражаясь — «боярин», «барин», тем больше было его значение. У нас самые крупные из них назывались князьями, помельче — боярами, еще мельче — детьми боярскими. На западе Европы лестница была длиннее и отношения сложнее, — там мы находим «герцогов», «графов», «маркизов», «баронов» и т. д. Но суть дела была одинакова и там и тут. Более мелкие феодалы поступали обыкновенно в зависимость от более крупных. Зачем им это было нужно? Да потому что в феодальном мире все держалось на насилии, и человек послабее, даже если он был вооружен и имел вооруженную дворню, всегда мог ожидать, что на него нападет сосед сильнее его и самого его сделает рабом или по крайней мере выгонит его из усадьбы, усадьбу сожжет, а деревню с крестьянами заберет себе.

Что касается самих крестьян, то их нельзя в это время было назвать крепостными. Крестьянской крепости 600 лет назад в России быть не могло просто потому, что никаких «крепостных», прочных отношений в деревне в это время не было. Как мы сейчас указали, земли было вдоволь. Земледельцы передвигались среди необозримых лесов, вырубали участки этих лесов, сжигали их, устраивали там пашню. Когда эти места переставали давать урожай, крестьяне передвигались на другие. Таким образом население тогдашней России постоянно передвигалось с места на место. Очень редко внук крестьянина умирал на том месте, где родился дел. И даже в течение своей жизни крестьянину приходилось переменить несколько, может быть даже не один десяток пашен. При такой подвижности населения господствующему классу не было никакой выгоды закреплять это население к какому–нибудь одному месту. Крестьяне были прикреплены к земле и к владельцам только гораздо позже, когда стало тесно, земли стало меньше и появилось правильное хозяйство, — сначала переложное, потом трехпольное.

Мы сказали сейчас, что сами феодалы не были между собою равны. Но не следует представлять дело и так, что будто один из них господствовал, а другие безусловно подчинялись. Нет. Если мелкие феодалы каждую минуту боялись, что их разграбят и разорят более крупные, то и крупные могли бороться с другими крупными феодалами, только опираясь на большое количество подручных (в Западной Европе они назывались «вассалами»). Тут зависимость таким образом была обоюдная. И феодальное общество, поскольку речь шла о военном классе, нужно представлять себе как кучку людей, связанных между собой договором. Содержание этого договора было всегда одинаковым и заключалось в том, что крупные феодалы обещали мелким защиту и покровительство, а мелкие обещали по их призыву садиться на коня и явиться «людны и оружны», т. е. с вооруженными холопами, со своим собственным вооружением, когда крупный феодал (в Западной Европе он назывался «сюзереном») этого потребует. Остается прибавить, что этим вооруженным холопам (в древней Руси они назывались «послужильцами») тоже давали в распоряжение деревни, а иногда и несколько деревень с крестьянами, для того чтобы привязать их к их господину. Из этих вооруженных холопов мало–помалу составился целый класс мелких феодалов, которых позже стали называть «помещиками» и из них сложилось позднейшее дворянство. Как видим, все это — люди военные по своему постоянному занятию, они не хозяйничали, не могли и не хотели хозяйничать. Правда, у них при их избах была иногда небольшая запашка, огород, сад с яблонями, сливами и т. д., но все это шло только для собственного обихода. Ничего из этого не поступало на сторону. Точно так же и их крестьяне не продавали произведений своего труда, а платили дань своему барину натурой. Каждый двор например давал барана, пять кругов сыра, мешок пшена и т. д. Таким путем посредством натуральных поборов получали не только сырье, но и предметы промышленности. Так свой кузнец платил оброк барину топорами или делал для него и для его вооруженной челяди кольчуги, мечи и т. д. Свой плотник ставил барину избу, свой кожевник дубил для него кожи, а свой сапожник делал из этой кожи сапоги. Каждый феодал, даже мелкий, старался таким образом обойтись услугами своих людей.

Сношениям более далеким, чем в кругу ближайших сел и деревень, мешали прежде всего постоянные феодальные драки. Купцы были редким явлением в этом мире. Обыкновенно они возили с собою не предметы ежедневного потребления, а предметы роскоши: дорогие шелковые материи, дорогое оружие, женские украшения, заморские вина, заморские фрукты и т. д. Этих редких гостей феодал старался ограбить. Иные делали это прямо и просто, нападая со своей вооруженной челядью на купцов, другие, не желая резать курицу, которая несет золотые яйца, поступали предусмотрительнее, устраивая в своих владенияк таможню — по–древнерусски «мыт» — и требовали дань с каждого проезжающего купца. Проехав несколько десятков таких владений, — а ими кишели тогдашняя Европа и тогдашняя Россия, — купец обыкновенно оказывался обобранным начисто. Ясно, что большой охоты торговать такие порядки возбудить не могли; и понятно, почему слово «мытарство» стало значить «мучение».

Мы сказали, что между феодалами шли постоянные драки. В этих драках более сильные помещики уничтожали более мелких, в редких случаях конечно уничтожали прямо и непосредственно, как редко прямо и непосредственно грабили купцов. Гораздо чаще дело складывалось таким образом, что крупный феодал заставлял себе служить более мелких. Но находился феодал еще крупнее, который старался их себе поработить. Нередко этот феодал находил себе еще более сильного соперника. Так мало–помалу из феодального хаоса могло составиться нечто цельное, должна была образоваться феодальная монархия (единодержавие). Именно этим путем собирания отдельных феодалов вокруг одного и возникли крупные западноевропейские государства. Так сложилось например средневековое Французское королевство, так же образовалось и Московское царство,

Почему у нас это объединение произошло именно около Москвы? На это были конечно свои причины. Этих причин никоим образом не приходится искать в том, что московские князья были умнее и храбрее других князей и вообще других феодалов. Наоборот, это были люди, по свидетельству всех историков, серые и незаметные. Но именно поэтому им и везло больше нежели другим. Московский князь в начале того периода, о котором мы говорим, был одним из самых мелких и незначительных, но он сидел чрезвычайно удобно. Через Москву шли тогда два пути: один, более старый, из Смоленска к реке Клязьме, с запада на восток. На Клязьме стоял самый крупный тогда из городов феодальной России — Владимир. Все товары, направлявшиеся с запада во Владимирскую землю, шли через Москву. Другая торговая дорога шла с севера на юг, из Новгородской земли, которая была в те времена в более тесной связи с Западной Европой, чем какая бы то ни было другая часть России, в бывшую Рязанскую губернию, землю очень хлебородную. Отсюда тогда шел хлеб в Новгород, редко обходившийся своим собственным урожаем. И тех и других товаров на теперешний взгляд было очень недостаточно (нужно припомнить, что и торговля Западной Европы в те времена выражалась в очень небольшом количестве товаров. Так все товары, перевозившиеся из Италии в Германию через С–Готардский перевал в течение года в средние века, уместились бы в двух поездах теперешней С–Готардской железной дороги). Но важно, что все это небольшое товарное движение неизбежно проходило через Москву, т. е., другими словами, московский князь мог сбирать мыта с купцов больше, чем кто бы то ни было другой. В то же самое время, и отчасти по той же самой причине, и всякая другая натуральная дань и оброк с крестьян были у него больше, потому что крестьянское население около Москвы было гуще, чем в других местах. Это объясняется тем, что Московское княжество, запрятанное в самой середине русской земли, представляло для населения бóольшую безопасность, чем окраинные земли. К тому же московский князь, получая благодаря выгодности своего положения хорошие доходы, был менее драчливым, чем другие, и на его земле поэтому охотно селились, так как там было меньше опасностей от войны. Благодаря всему этому уже в первой половине XIV столетия московский князь получил прозвище «Калиты», т. е. мешка с деньгами. Но будучи самым богатым, он еще не был самым сильным князем. Это опять было для него выгодно. Гораздо сильнее его были в это время князья рязанские или нижегородские, а в особенности тверские. Но не нужно забывать, что все эти князья вместе с московским были тогда вассалами, подручниками татарского хана. Хан очень подозрительно относился к русским князьям и вовсе не был расположен помогать тем из них, кто сильнее, ибо сильному князю могла притти в голову мысль не слушаться татар, поднять против них восстание. С тверским князем так и случилось. Отсюда — покровительство, которое оказывал хан именно московскому князю, наиболее слабому и в глазах хана наиболее безобидному. Московский князь сделался чем–то вроде главного приказчика хана. Ему поручено было собирать дань татарскую со всех других князей. Как самый богатый он был конечно и самым надежным сборщиком дани. У него всегда были деньги. Этими деньгами он ссужал более бедных князей, и смотришь — то или другое княжество переходило в московские руки не обычным в феодальное время способом открытого захвата, а просто покупкою или залогом. Наконец благодаря той же кажущейся незначительности московского князя приобретает он себе поддержку и другой силы. Кроме татарского хана к московскому князю стала благоволить и стала его поддерживать русская церковь.

Православная церковь в России самым своим существованием обязана была князьям. Она появилась на Руси, когда крестился в конце Х в. князь Владимир, которого в благодарность эта церковь и причислила к лику святых. Церковь была в России придворным учреждением, зависимым от князя. По рекомендации князя ставились архиереи, которых он желал и которых он прогонял, когда они были ему неугодны. Князь строил монастыри, где должны были молиться за него и за его родню и распоряжался в этих монастырях, как у себя в имении. Если кто с князем мог соперничать по части влияния на церковь, то разве только веча больших торговых городов, которые распоряжались архиереями и архимандритами так же, как в других местах князья. Веча возводили их и сводили и т. п.

Татарское завоевание очень помогло православной церкви выбраться из–под этой зависимости от князя и от веча. Вече, как мы знаем, татары просто уничтожили. Что касается князя, то церковь, привыкшая быть придворной, нашла себе теперь двор гораздо могущественнее, чем двор любого из русских князей. А именно: наши митрополиты, переехавшие теперь на жительство из Киева во Владимир–на–Клязьме, завязали прямые сношения с татарскими ханами и стали получать от них жалованные грамоты (ярлыки). В этих жалованных грамотах хан обещал церкви всякие льготы, обещал не брать с нее податей, посадил митрополита судьей над всеми церковными людьми и независимо от княжеского суда, под одним только условием, чтобы церковь молилась за него, хана, и за его родню. Хан был конечно неверный — сначала язычник, потом магометанин, но православная церковь этим не стеснялась. Ханам было выгодно, чтобы в русских церквах за них молились. Они понимали, что одной силой держаться нельзя, и старались уверить население России, что им, ханам, помогает сам бог, что они — та власть, поставленная от бога, о которой говорится в писании. И русские архиереи и священники помогали хану достигнуть этой цели.

Так между православною церковью и неверными ханами возник союз, который для православной церкви оказался гораздо более выгодным, чем для татар, ибо владычество татар в конце концов было свергнуто, церковь же воспользовалась милостями хана, чтобы стать самостоятельной по отношению к русским князьям. Князьям конечно это не нравилось, и тверской князь например, восставший против татар, пытался подчинить себе и церковь. Владимирский митрополит должен был искать себе союзников и в свою очередь обратился к смирному и безобидному на вид московскому князю. Митрополит Петр переехал на жительство в Москву, которая с тех пор и стала церковной столицей России.

Московский князь опирался, с одной стороны, на свое богатство, с другой — на татар, с третьей — на поддержу церкви и сделался понемногу главой всех русских князей. Это случилось довольно быстро, в течение одного столетия. Уже в конце XIV в. тогдашний московский князь Семен Иванович, сын Ивана Калиты («калита» и значит мешок с деньгами), назывался Гордым, и летопись про него записала, что ему были отданы «под руку» все князья русские, т. е. он будто бы сделался сюзереном всей России. Это конечно преувеличение. Сюзереном всей России сделался только праправнук этого князя, Иван Васильевич, в конце XV в., но это преувеличение показывает, как смотрели на московского князя уже за сто лет раньше.

Какие же экономические условия лежали в основе этой перемены — образования из мелких отдельных владений одного целого? Очевидно, что дело не могло ограничиться объединением нескольких феодальных владельцев около одного старшего, что у этого факта должна была быть экономическая причина. Присматриваясь к переменам, какие происходили одновременно с объединением Руси около Москвы, мы начинаем видеть и эту экономическую причину. В XII в., когда впервые упоминается Москва (первое упоминание о ней имеется в 1147 г.), это была просто усадьба тогдашнего владимирского князя Юрия Долгорукого, стоявшая на крутом мысу между реками Неглинной и Москвой, там, где стоят теперь большой кремлевской дворец и Боровицкие ворота. А в конце XIV в., т. е. через 200 лет, в Москве было несколько тысяч дворов, т, е. несколько десятков тысяч населения. А в конце XVI в., еще через 200 лет, Москва, по словам одного английского путешественника, была «немного больше Лондона», т, е. была одним из самых больших городов Европы и уж конечно самым большим городом в России. Очевидно, что существование такого большого города само по себе значило, что Россия не распадается больше на множество мелких феодальных владений, ибо город с несколькими десятками тысяч населения, — которое, само собой, не могло обрабатывать землю, не пахало и должно было получать хлеб извне, — мог существовать только благодаря торговле хлебом и другим сырьем. Если бы такое сырье не подвозилось из окрестных земель, население города погибло бы с голоду или должно было бы разбрестись.

Из кого и как создавалось это население? Оно было не только в Москве. И Тверь, и Владимир, и Нижний, и Рязань, и Ярославль были в это время уже значительными городами, хотя и меньше Москвы.

Во–первых, конечно у всех крупных феодалов, будь это князь московский или тверской или рязанский, была дворня военная и невоенная, в очень больших размерах, исчислявшаяся сотнями, а может быть и тысячами людей. У более крупных чинов княжеской дворни был конечно и свой двор, и жил каждый из них в своей усадьбе. Но этого мало: вокруг двора барина собирались не только служилые люди, но и люди черные, как тогда говорили, посадские, как их еще называли, потому что они жили не в самом городе, т. е. не в поселке укрепленном стенами вокруг княжеского двора, а вокруг стен, в так называемом «посаде». Эти посадские люди были главным образом ремесленниками, теми самыми деревенскими ремесленниками, которых мы находим раньше, но которые стали постепенно своим ремеслом обслуживать не только одну свою деревню и ближайшие деревни, а и все окрестное население. Самые лучшие кузнецы, самые лучшие седельники, сапожники, портные — все они собирались вокруг двора самого крупного барина, потому что здесь были самые выгодные заказчики и больше всего можно было заработать. К услугам этих ремесленников чаще всего обращались те массы мелких феодалов, будущих помещиков и дворян, которые по бедности не в силах были заводить такую многочисленную, изобилующую всякими обученными людьми дворню, как феодалы крупные. Наконец и купцы, продавцы предметов роскоши, охотнее всего ехали конечно ко двору самых богатых князей по той же причине. Здесь больше всего было возможности сбыть товар. Здесь были самые выгодные покупатели. В Москве XIV в. мы находим уже «гостей сурожан» — купцов, которые вели сношения с Италией через генуэзские колонии в Крыму.

Таким образом в Москве, рядом с населением феодальным, образовалось и молодое городское, по–западному выражаясь, буржуазное население, состоящее из ремесленников и торговцев. Москва не походила уже на обычный двор феодального владельца. Это был город в настоящем смысле этого слова, правда, город средневековый, по своим постройкам мелкий и сплошь деревянный, по своим узким и грязным улицам больше похожий на деревню, чем на город, но уже оправдывающий поговорку что Москва — большая деревня. И, повторяю, это был не единственный город тогдашней России. Несколько таких городов мы уже называли, но к ним нужно прибавить самый большой после Москвы и в торговом отношении еще более значительный в это время — Новгород на Волхове. Борьбою этих двух больших городов, Москвы и Новгорода, и заканчивается образование Московского государства. Когда Москва победила Новгород, она стала действительной столицей всей Руси, а ее князь — старшиной, сюзереном всех русских князей.