Татарское иго на Руси в освещении М. Н. Покровского

О зависимости взглядов М. Н. Покровского от дореволюционной немарксистской историографии можно заключить из слов самого Покровского. Я имею в виду его ссылку на «новейшую историческую науку» в дореволюционном издании его «Истории». «Как видим, татарское нашествие, — писал Покровский, — недаром заняло в народной традиции то место, которое у него склонна была оспаривать новейшая историческая наука. Последняя была права в том отношении, что ничего по существу нового этот внешний толчок в русскую историю внести не мог. Но, как обычно бывает, внешний кризис помог разрешиться внутреннему и дал отчасти средства для его разрешения».¹ Чтобы выяснить степень зависимости высказанных Покровским мнений о татарском иге от предшествующей историографии, напомним прежде всего главнейшие мнения историков о значении татарского ига в истории Руси.

Исторические построения русского средневековья запечатлелись в летописных сводах. Поскольку летописи в основной своей традиции ² были, памятниками официального значения, естественно, что их составители не могли прямо и свободно описывать события. В настоящее время трудно себе представить всю сложность задачи, стоявшей перед составителями официальных летописей в эпоху сильной татарской власти. Тверские своды и московские по–разному освещали отношение князей к Орде. Можно указать также, что, может быть, не случайно ряд пространных, откровенных рассуждений о татарском иге падает на годы, когда в Орде происходили смуты. Таков рассказ о восстаниях 1262 года, направленных против откупщиков ордынской дани, приезжавших не от Берке, а от императора Хубилая.³ Как раз в 1262–1263 гг. в монгольской империи происходили смуты,⁴ положившие начало отделению «Золотой Орды» от монгольской империи. Обстоятельства позволили летописцу пространно и откровенно рассказать о восстаниях 1262 года. В начале XV в., в роды, когда смуты в Золотой Орде стали усиливаться, летописец записал несколько своих обобщающих мыслей по вопросу о политике татар, сеющих рознь между князьями.⁵ В XV в. московские летописцы стали неохотно вспоминать о некоторых фактах зависимости княжеской власти от ханской в XIV ст., возможно, как о фактах позорных. Так, например, может быть, не случайно в московских поздних сводах выпущено известие о съезде князей в 1304 г., когда «чли грамоты царевы ярлыки», имеющееся в своде начала XV в. (Троицкой летописи).⁶

Наибольшее влияние на последующую историографию и в отношении понимания ордынского владычества и понимания истории «собирания» Руси оказала московская традиция. Так, например, в Москве со времен Димитрия Донского приписывали Ивану Калите заслугу «собирания» Руси, которая, в сущности, ему не принадлежала. В новое время о татарском иге писали немного. Показательно, что до сих пор; не появлялось в печати специального исследования, выясняющего историю татарского владычества. Одни историки придавали монгольскому завоеванию очень большое значение, главным образом как фактору, будто бы способствовавшему развитию государственного начала на Руси или даже определившему это развитие; по их мнению, монгольское иго способствовало, или даже определило образование самодержавия и единодержавия (Карамзин, Костомаров). Другие считали, что влияние монгольского ига на развитие нашей страны вообще не было значительным (Соловьев, Ключевский). По–видимому, в дореволюционной обстановке даже те историки, которые придавали татарскому игу большое значение, легче воспринимали мысль об активной политике русских князей в Орде, чем мысль об активной политике татар на Руси.

Карамзин полагал, что с монголами родилось самодержавие: «князья, смиренно пресмыкаясь в Орде, возвращались оттуда грозными властелинами: ибо повелевали именем царя верховного. Совершилось при монголах, легко и тихо, чего не сделал ни Ярослав Великий, ни Андрей Боголюбский, ни Всеволод III: в Владимире и везде, кроме Новгорода и Пскова, умолк вечевой колокол, глас вышнего народного законодательства…» «Рождалось самодержавие».⁷

Москва — по словам Карамзина — «обязана своим величием ханам». Уже Калита, по Карамзину, покупал «целые области». /Монголы содействовали также, по Карамзину, возвышению духовенства. Карамзин отмечает, вместе с тем, что татарщина задержала наше культурное развитие, нам было не до «просвещения»: за 250 лет татарского владычества на Руси Западная Европа изменилась, а мы «остались, как были».⁸

Полевой заметил, что Орда «сохранила для Руси политическое бытие».⁹ Еще большее значение приписывал татарскому владычеству в истории государственного развития Руси Костомаров. По мнению Костомарова, «где только славяне были предоставлены самим себе, там они оставались с своими первобытными качествами и не вырабатывали никакою прочного общественного строя, пригодного для внутреннего порядка и внешней защиты. Только крепкое завоевание или влияние иноземных стихий могло бы привести их к тому».¹⁰ На основе этой фантастической теории Костомаров объяснял происхождение единодержавия на Руси. Оно, по Костомарову, обязано своим возникновением на Руси исключительно татарскому завоеванию.

Ханы устроили «для своего удобства на Руси феодальный порядок (в смысле — феодальной иерархии. — А. Н.) из найденных в ней и подвергнутых изменениям элементов». Единодержавие сначала «вмещалось» в особе хана, а с ослаблением Орды «перешло от ханов к московским великим князьям».¹¹

Сергеевич указывал на значение татарского ига в жизни города: «положение городов, — писал он, — среди княжеских усобиц и прежде было тяжелое, теперь оно еще ухудшилось, ибо бывшая в распоряжении князей сила увеличилась татарами, которые пользовались княжескими раздорами для грабежа. Повторяющиеся нашествия татар, должны были в конец уничтожить некоторые успехи общественной жизни, достигнутые в дотатарское время; а успехи эти необходимо предполагать в виду значительного числа городов, о которых упоминают дотатарские летописцы, как о пунктах насиженных, население которых принимало деятельное участие в общественных делах. Татарский погром должен был надолго приостановить у нас развитие городской жизни.

Что именно татарское завоевание, перенеся центр тяжести политической жизни в Орду и обессилив население поборами и грабежом, подорвало в корне участие народа в общественных делах, видно еще из того, что в тех местностях, которых нашествие не коснулось, вечевые порядки сохраняются в XIV и XV вв.; таковы Новгородская и Полотская волости».¹²

Леонтович высказал предположение, что ряд учреждений Московского государства ведет свое начало от монголов (приказы; тарханство; потеря свободы тяглым, крестьянским населением; служебнородовое местничество; система податей; система кормлений; укрепление служилых людей).¹³

Кавелин подчеркивал, что «положительно воспользовались всеми выгодами монгольского ига даровитые, умные, смышленые князья московские». Политическое единство России, основанное на единстве княжеского рода, распалось, как думал Кавелин, с переходом родовых отношений в семейственные. Монгольское иго «ускорило окончательное падение старого и развитие нового порядка вещей». Монгольское иго «усилило власть великого князя». Из семейственных отношений, по Кавелину, вырастали государственные.¹⁴

По мнению Соловьева, татарское завоевание мало отразилось на развитии нашей страны. «Так как для нас предметом первой важности, — писал Соловьев, — была смена старого порядка вещей новым, переход родовых княжеских отношений в государственные, отчего зависело единство, могущество Руси и перемена всего внутреннего порядка, и так как начало нового порядка вещей на севере мы замечаем прежде монголов, то монгольские отношения должны быть важны для нас в той мере, в какой содействовали или препятствовали утверждению этого нового порядка вещей. Мы замечаем, что влияние монголов не было здесь главным и решительным. Монголы остались жить вдалеке, заботились только о сборе дани, нисколько не вмешиваясь во внутренние отношения, оставляя все, как было, следовательно, оставляя в полной свободе действовать те новые Отношения, какие начались на севере прежде них».¹⁵ Известна предложенная Соловьевым теория «новых городов» на северо–востоке, не имевших самостоятельного быта, считавшихся собственностью князя, где князь был «властелином неограниченным, хозяином полновластным».¹⁶

Но Соловьев полагал, что татарские нападения послужили к усилению Москвы. Он указывал на географическое положение Москвы как на одно из обстоятельств, содействовавших ее усилению: на территорию Московского княжества, спасаясь от татар, стекалось народонаселение из ближайших областей, менее безопасных, чем область Московская.¹⁷

Ученик Соловьева Ключевский также не придавал большого значения татарскому завоеванию. В I томе своего «Курса» Ключевский заметил только: «изучая историю возникновения этого (т. е. «удельного») порядка, забудем на некоторое время, что прежде чем сошло со сцены первое поколение Всеволодовичей, Русь была завоевала татарами, северная в 1237–1238 г., южная в 1239–1240 г. Явления, которые мы наблюдаем в Суздальской земле после этого разгрома, последовательно без перерыва развиваются из условий, начавших действовать еще до разгрома, в XII в.».¹⁸ Основой удельного порядка, по Ключевскому, послужило состояние распада, раздробленности.¹⁹ Под влиянием Соловьева, Ключевский развил теорию «новых городов» на северо–востоке, созданных «смердьей, мужицкой колонизацией», предрешившей, на ряду с другими причинами, социальный облик Суздальской земли XIII–XIV вв., где активную силу общества составлял не областной город, а князь–хозяин, князь–вотчинннк.²⁰ Ключевский говорил о запустении в XII в. Киевской Руси ее городов и упадке ее экономического благосостояния. ²¹

Таковы главнейшие мнения о значении татарского ига предшественников Покровского.²² Напомним теперь, как освещал татарское иго Покровский.

В домонгольской Руси, по Покровскому, образовались городские центры, вступившие в борьбу с княжеской властью. Князь был лужен, поскольку он являлся военным организатором и доставлял «товар».²³ Культуру Киевской Руси Покровский называет «городской». Для развития сельского хозяйства условия были не благоприятными (княжеские усобицы). Но «городская» культура в домонгольской Руси стала приходить в упадок, перерождаться. Древнерусский город держался на хищнической эксплоатации страны, а ресурсы были исчерпаны, источники «товара» иссякли; только Новгород Великий в своих огромных колониях нашел неисчерпаемый источник «товара», а в тесной связи с Западной Европой — новые организационные средства; — кроме того, экономическому кризису содействовала «передвижка» мировых торговых путей, но последнее обстоятельство оказало свое действие лишь после 1204 г. и лишь в отношении городов, лежавших на пути «из Варяг в Греки» (кроме Новгорода).²⁴ Князь ушел дальше на северо–восток, «в области колонизации новой».²⁵ Покровский согласен с мнением историков, которые «давно заметили возрастающее значение сельского хозяйства и крупного землевладения по мере перехода центра русской истории с юго–запада на северо–востоке.²⁶ Он имеет в виду, конечно, в первую очередь, Ключевского. На северо–востоке процесс образования городского хозяйства начался как бы снова. «Московская история — по словам Покровского — повторила со своеобразными вариациями киевскую».²⁷ Но «не повторялось буквально старой истории»: образования новых городских центров, которые вступили бы снова в борьбу с княжеской властью. Не повторилось, как объясняет Покровский, потому, что торговый капитал того времени держался на торговле рабами, а на северо–востоке по географическим причинам работорговля отпадала; торговля же оптовая мехами, по мнению Покровского, была сосредоточена в Новгороде. «Пока не сложились, к XVI веку, новые городские центры, крупная вотчина и стала основной экономической, а стало быть, и основной политической организацией. На этой почве развился в России феодализм».²⁸

Что же принесло с собою, по Покровскому, татарское завоевание, татарское иго? При завоевании Руси татары, чтобы гарантировать на будущее время покорность побежденных, разрушили крупные населенные центры, а население частью разогнали, частью истребили, частью увели в плен, высшие правящие классы они стремились уничтожить. Таким образом, «татарский разгром — по словам Покровского — одним ударом закончил тот процесс, который обозначился задолго до татар и возник в силу чисто местных экономических условий: процесс разложения городской Руси X–XII веков».²⁹ Весь погром свелся, по Покровскому, к «одному удару» при завоевании. Покровский протестовал против утверждения, что татары–кочевники опустошали оседлый мир, и указывал на раскопки Баллода, обнаруживающие не кочевое хозяйство, а торговый капитал Центральной Азии.³⁰

Одной татарской финансовой организации, по словам Покровского, «было бы достаточно, чтобы опровергнуть ходячее мнение, будто татарское нашествие было разгромом культурной страны «дикими кочевниками».³¹ Татары ввели перепись тяглого населения, ввели сошное письмо, причем обложили «горожан», чего ранее, по мнению Покровского, не было. Этим самым татары — как думает Покровский — «поскольку это доступно действующей извне силе, внесли глубокие изменения и в социальные отношения, опять–таки в том направлении, в каком эти последние начали уже развиваться раньше, под влиянием туземных условий».³² В вопросе о том — «тяжелее ли стала дань сельского населения» — Покровский высказывается в неопределенном смысле, ссылаясь на отсутствие материалов. Он указывает также, что татары первые устроили в России на счет и средствами местного населения правильные почтовые сообщения.³³

Враждебной татарам силой, как отмечает Покровский, были демократические элементы веча, и татары как опытные практические политики оценили эту враждебность. «Союз, уже намечавшийся в Новгороде в 1259 году, — писал Покровский, — «лучших людей» и князя с татарами против «черни» — должен был стать и, действительно, стал постоянным явлением. Что, поддерживая князей и их бояр, в борьбе с «меньшими» людьми. Орда создаст в конце концов московское самодержавие, которое упразднит за ненадобностью и самое Орду, — эта отдаленная перспектива была вне поля зрения татарских политиков, и, отчасти, они были правы».³⁴ Татары «с корнем вырвали всюду (опять–таки, кроме Новгорода) городскую свободу».³⁵

Покровский пишет, что «хан очень подозрительно относился к русским князьям и вовсе не был расположен помогать тем из них, кто сильнее, ибо сильному князю могла притти в голову мысль не слушаться татар, поднять против них восстание. С тверским князем так и случилось. Отсюда — покровительство, которое оказывал хан именно московскому князю, наиболее слабому и в глазах хана наиболее безобидному», ³⁶ «Московский князь, — писал Покровский, — благодаря ловкости своей ордынской политики, стал наследственным великим князем владимирским».³⁷ «Объединение Руси вокруг Москвы — как говорит Покровский — было на добрую половину татарским делом».³⁸ Но только «наполовину». По словам Покровского, объяснять связью московских князей с Ордою возвышение Москвы «значило бы вводить юридическую теорию с другого конца».³⁹ Он подчеркивает, что процесс образования единого государства совершался медленно и постепенно; что в политической и экономической эволюции XII–XIII вв. татар нельзя считать за какую–то «грань времени», «с этой точки зрения…, — пишет Покровский, — говорить об особом «удельном периоде» русской истории не приходится. Та группировка феодальных ячеек, которой суждено было стать на место городовых волостей XI–XII веков и которая получила название великого княжества, позже государства Московского, нарастала медленно и незаметно».⁴⁰ Возвышение Москвы, по Покровскому, объясняется экономическими причинами: торговой ролью Москвы.⁴¹ «Но если наличность крупного торгового центра, с его обильными денежными средствами, давала опорный пункт для объединительной деятельности московского княжества, то активная роль в этой политике принадлежала не торговому городу… руководящее значение в процессе «собирания Руси» должны были иметь крупные землевладельцы».⁴²

Покровский останавливается и на отношении татар к церкви; и здесь, по мнению Покровского, татары применяли политику «разделяй и властвуй». «Татарское завоевание — писал Покровский — очень помогло православной церкви выбраться из–под… зависимости от князя и от веча»; наши митрополиты «завязали прямые сношения с татарскими ханами и стали получать от них жалованные грамоты (ярлыки)»; «ярлыками татарских ханов был обобщен и расширен церковный иммунитет». И здесь, по Покровскому, татары действовали в направлении, определившемся до них: еще до татар «церковь отгораживается от княжеского суда всех раньше и всех основательнее».⁴³ Покровский полагал, что церковь вошла в союз с Москвой, во–первых, потому, что «дружба с Москвой означала дружбу, с Ордой», церковь «дорожила этой последней дружбой», а, во–вторых, из желания, обычно возникавшего у феодала, оказать противодействие своему сюзерену (великому князю владимирскому; а им был в первой трети XIV в. тверской князь).⁴⁴

Постараемся теперь определить, в какой мере Покровский стоял в зависимости от дореволюционной не марксистской историографии в интересующем нас вопросе.

Как мы видели, Покровский придавал существенное значение татарскому нашествию. Эта общая оценка сближает его с Карамзиным и Костомаровым. Влияние Костомарова на Покровского не подлежит сомнению: мы можем указать, например, на фразы в его учебнике, взятые почти дословно из статьи Костомарова «Начало единодержавия в древней Руси».⁴⁵ Говоря об основах политического строя домонгольской Руси, Покровский в I томе своей «Истории» делает ссылку как раз на эту самую статью Костомарова.⁴⁶

По–видимому, у Костомарова заимствовал Покровский мысль, что татары опустошали населенные центры, чтобы гарантировать на будущее время покорность побежденных.⁴⁷ Но Покровский, придававший большое значение экономическому фактору, указывал на свои расхождения с Костомаровым по вопросу о причинах возвышения Москвы.⁴⁸ Определяя характер того влияния, которое оказала татарщина на развитие нашей страны, Покровский ссылался на «новейшую», т. е. дореволюционную историческую науку. Татарское нашествие было «внешним» толчком, а «внешние» толчки, по Покровскому, обычно не задерживают развития страны, а, наоборот, помогают ее развитию: новейшая историческая наука «была права в том отношении, — писал Покровский, — что ничего по существу нового этот внешний толчок в русскую историю внести не мог. Но, как обычно бывает, внешний кризис помог разрешиться внутреннему и дал, отчасти, средства для его разрешения». Не беремся определять происхождение этой предвзятой мысли, но кажется, она сложилась и дошла до Покровского не без содействия историко–юридической школы. Во всяком случае, он был вынужден, по примеру Ключевского, искать в домонгольской Руси объяснения почти всем явлениям татарской эпохи и, по примеру Соловьева и Ключевского, построить особую теорию развития домонгольской Руси. Покровский заимствовал у Ключевского мысль о перерождении городской Руси XII в. в деревенскую. Но этому перерождению, или «перегниванию», он давал только, как мы видели, свое самостоятельное объяснение. И у Ключевского и у Покровского стирались черты, роднившие историю домонгольской Руси XII–XIII вв. с историей западноевропейских государств.

Некоторые замечания Покровского, касающиеся активной политики татар на Руси, не совсем мирятся с его цитированным выше мнением, заимствованным от дореволюционной буржуазно–дворянской историографии. Как раз в этих замечаниях он наиболее оригинален, и именно некоторые из них.. согласуются с высказываниями Маркса о татарской политике. Но в оценке общего влияния татарщины на историю Руси то, что говорил Маркс, совсем не совпадает с тем, что мы читаем у Покровского. «Татарское иго, — писал Маркс, — продолжалось… свыше двух столетий. Это было иго, которое не только подавляет, но растлевает и иссушает самую душу народа, который ему подпал. Монгольские татары установили режим систематического террора, орудием которого были грабежи и массовые убийства».⁴⁹

Переходя к критике взглядов Покровского, заметим, что нашей задачей будет не столько оценка трудов Покровского для определения места, занимаемою им в нашей историографии, сколько проверка его взглядов на конкретно–историческом материале.

Основы феодального строя не были сломлены татарским нашествием: татарщина не сломила установившихся форм эксплоатации в сельском хозяйстве.⁵⁰ Вместе с тем, и до татар, и при татарах мы видим слабо развитый обмен, феодальное землевладение, феодальную раздробленность в пределах феодального объединения и торговые города — элементы, характерные для средневековых государств Европы. И тем не менее значение татарщины как «политической бури» было велико.⁵¹

Путь к правильному, всестороннему освещению татарского ига ведет, прежде всего, к выяснению основных тенденций предмонгольской истории Руси. Что застали татары на Руси? По утверждению Покровского, основным явлением был процесс «перегнивания» городской Руси в деревенскую. Изучение источников заставляет решительно отказаться от этой теорий. Покровский утверждает, что Новгород Великий на общем фоне перерождения представлял собой исключение, так как «в своих огромных колониях нашел неисчерпаемый источник «товара», а в тесной связи с Западной Европой новые организационные средства». Бесспорно, близость к Западной Европе, выгоды местоположения служили особенному развитию торговой жизни в Вел. Новгороде. Но именно тем, что составляло, по мнению Покровского, причину гибели хищническо–городской культуры в остальной Руси — отсутствием «товара» — не страдал Северо–восток. Если мы вспомним, например, о связях Ростова с богатым Севером, куда, в Заволочье, уже при Андрее Боголюбском ездили суздальские «даньники» собирать дань с «суздальских смердов», о том, что там были и земельные владения «ростовцев», заходившие, по крайней мере, в начале XIV в. в область р. Ваги, о ростовских городах Белоозере и Устюге на Сухоне, выросшем к началу XIII в., то поймем, что Вел. Новгород не составлял исключения как обладатель источников «товара». Наличие глубокого социального расслоения и острых классовых противоречий в Ростовской земле в XI в. не подлежит сомнению. Из случайно попавших в южный и новгородский своды известий мы узнаем о восстаниях, вспыхивавших на почве неурожая и голода, принимавших религиозно–языческую окраску и, что всего любопытнее, направлявшихся против «лучших», зажиточных слоев населения области. Летописный рассказ под 1071 годом указывает местопребывание некоторых «лучших» людей Ростово–Суздальской земли (в «погостах» на Волге и Шексне) и их имущество (хлеб, мед, рыба и «скора» т. е. меха),⁵² С другой стороны, в XII–XIII вв. Волга была главным проводником культурных сношений Каспия с Русью; в XII в. установился торговый путь из России через устье Волги и полуостров Мангышлак в Хорезм; в XVII в. и позднее путь этот был использован Московским царством.⁵³

В каких же слоях населения искал опоры великий князь? Каковы были социально–политические отношения предмонгольского времени?

В построении Покровского остается неясным, в каких слоях населения искал опоры Андрей Боголюбский? Этот князь является у Покровского «самовластием», как бы ни на кого не опирающимся. Покровский говорит, что «самовластие» Андрея выражалось не только в изгнании им «передних бояр» («мужи отца своего передни»?). Покровский подчеркивает, что его управление было одной из первых систематических попыток эксплоатировать народную массу по–новому, а это вызывало недовольство «горожан» и вообще народных масс.⁵⁴

Построение Покровским домонгольской истории объясняется влиянием предшествующей историографии, но не оправдывается показаниями источников. «Империя Рюриковичей» несла в себе элементы разложения, дробления. Процесс феодального дробления, выразившийся, прежде всего, в образовании новых местных княжений, был двусторонним процессом: образование местных княжений вызывалось требованиями данной области, свидетельствуя о распространении феодального землевладения и вообще о развитии экономической жизни в области. Вместе с тем оно отражало интерес в Южном центре, в Киевщине, к данному местному центру. Нет сомнения, что процесс феодального дробления расширял политический и географический кругозор киевского общества, содействовал складыванию общерусской традиции, получившей выражение в замечательном памятнике мировой литературы «Повести временных лет». Интерес к местным центрам в Киеве в известной степени обусловливался тем, что, помимо движения по двум водным основным магистралям (Днепровской и Волжской), создавалась, подобно тому, как было на Западе, возможность торговой связи, выходившей за пределы ближайшей округи, — возможность, осуществление которой зависело «…от существующих средств сообщения, от обусловленного политическими отношениями состояния публичной безопасности по дорогам (как известно, в течение всего средневековья купцы передвигались вооруженными караванами) и от обусловленного соответствующей степенью культуры большего или меньшего развития потребностей в доступных сношениям областях». ⁵⁵

Не будем голословны. Укажем на некоторые конкретные признаки такой связи между Киевщиной и Северо–востоком в XII–XIII вв. Нумизматы отмечают одно любопытное явление: сближение двух денежных систем, южной (киевской) и северной (ростово–суздальской), появление, во–первых, серебряных слитков южной формы с северным весом, во–вторых, слитков с, южным весом, приближающихся по форме к северным. Земля вятичей, лежавшая на пути из Киевщины на Северо–восток, стала особенно цениться черниговскими князьями: занимая Киев, они обычно оставляли за собою землю вятичей.⁵⁶ Их город Козельск сделался исключительно сильным и, по–видимому, многолюдным городом: не в пример Киеву и Владимиру–Залесскому он выдержал семинедельную осаду татарского войска. Упоминание источника о «гостях», приезжавших из Киевщины в Ростово–Суздальскую землю, к Андрею Боголюбскому, хорошо известно.⁵⁷ Известно также, что Галицко–Волынская земля была связана торговыми путями с остальной Русью. Наглядным и убедительным подтверждением служит карта топографии кладов слитков.⁵⁸ Известны торговые связи Смоленска с Киевом, с Новгородом, с Суздальской землей и с Подвиньем.⁵⁹

С установлением феодальной раздробленности Галицко–Волынская область обособляется. Но связи между нею и остальной Русью не прерывались. Окраинное и обособленное положение Галицко–Волынской земли питало агрессивные вожделения западных соседей, Польши и Венгрии (позже — Литвы). Они охотно вмешивались в галицко–волынские дела. Но до нашествия монголов посягательства на независимость Галицко–Волынской области не могли иметь под собою прочной почвы Во–первых, общие с другими княжествами интересы держали галицко–волынские княжения в сфере влияния общерусских событий. Так, галицкие князья были втянуты в борьбу за киевский стол, и татарское нашествие, например, застало в Киеве наместника галицкого князя. Галичане — участники общерусских предприятий. В 1223 г. мы видим их в походе на Калку и т. п. Во–вторых, во второй половине XII и первой половине XIII вв. в Галицко–Волынской земле выдвигается ряд могущественных князей. Велика была сила галицкого боярства. Но во внутренней жизни земли силам местного боярства противостояла сила князя, опиравшегося не только на боярство, но и на другие слои населения. Центробежные силы находили противодействие в недрах самого феодального общества.

Полоцкая и Смоленская области обособляются от остальной Руси, но не отрываются совсем; иначе и быть не могло. Политически разъединенные после татарского нашествия в продолжение, приблизив тельно, 100 лет, обе области до татарского нашествия политически сближались и временами объединялись; вместе с тем, мы видим в Полоцком княжестве признаки политического дробления. Во второй половине XII–XIII вв. полоцкие владения подвергаются нападениям немцев и Литвы, усиливающейся в XIII в. Натиск немцев заставил новгородцев отказаться от укрепленного центра (Юрьева) в стране эстов, а полочан — от укрепления Кукенойса и города Герцикэ в Подвинье, в стране латышей. Но немцы, по–видимому, не угрожали независимости самой Полоцкой области. Они сами не чувствовали себя прочно в Прибалтике: покоренные народы ненавидели их.⁶⁰ Опаснее для самой Полоцкой области были нашествия литовцев. И они вызвали совместные действия русских княжений: поднялись на общую борьбу силы Смоленской земли и Новгородской. Так, в 1191 г. князь Ярослав Владимирович Новгородский был позван «Полотьскою княжьею и полоцяны»; вместе приняли решение итти на Литву или на Чудь.⁶¹ В 1216 г. смоленское войско нанесло Литве поражение под Полоцком.⁶² То же повторилось в Полоцкой земле в 1220 г.⁶³ В 1223 и 1225 гг. набеги литовцев отражал князь Ярослав Всеволодович Суздальский, княживший тогда в Новгороде, причем в 1225 г. он нагнал литовцев у Усвята в Полоцкой земле; одновременно вел. князь Смоленский разбил другой отряд литовцев, производивший опустошения около Полоцка.⁶⁴

Северо–восток, где намечался будущий центр объединения, не терял связи с Киевщиной. На Северо–востоке также началось политическое дробление. Попытка Андрея Боголюбского объединить некоторые крупнейшие части государства перенесением столицы из Киева во Владимир имела результатом лишь распространение разложения с юга на центр.⁶⁵ Вместе с тем, шла упорная борьба за влияние в общерусском плане. Всеволод и сын его Ярослав стремятся подчинить своему влиянию Рязань, Новгород Великий, Смоленск и распоряжаться Киевом. Как это случилось?

Особое княжение на Северо–востоке образовалось позже, чем в других частях «империи Рюриковичей». Образованию самостоятельного княжения на северо–востоке предшествовал период политического сближения Киевщины с Северо–востоком; основателем города Владимира–Залесского был Владимир Мономах. Город на Северо–востоке в значительной мере служил основанием намечавшегося роста внешней мощи княжеской власти.

На Северо–востоке сложились особенно благоприятные условия для усиления княжеской власти до татарского нашествия; там развитие городской жизни, между прочим, было связано с развитием сношений по волжскому пути, по путям волжско–окского бассейна, а значение сношений на этих путях с Востоком поднялось в общерусском плане после того, как сношения с Востоком на юге, через степи Причерноморья были затруднены вследствие нашествия половцев.

Андрей Боголюбский во внутренних делах Ростово–Суздальской земли действовал так, что заслужил прозвище «самовластца». Это прозвище давалось ему и в объяснении событий, в которых он не играл, по–видимому, приписываемой ему роли: в изгнании младших братьев, изгнании еп. Леона. Но самовластное поведение Андрея действительно проявилось в отношении «передних мужей» его отца, изгнанных им за пределы Ростово–Суздальской земли, и, видимо, в отношении Кучковича, по слухам осужденного Андреем на казнь. Сравнивая эти поступки Андрея с некоторыми указаниями, относящимися ко времени преемников Андрея, мы приходим к предположению, что северо–восточный князь вел борьбу с сильными местными боярами–феодалами, пытаясь опираться не только на боярство, но и на горожан, а себя окружить «двором», включавшим в себя людей разного социального происхождения и уроженцев разных стран. В окружении Андрея оказалось не мало лиц, чуждых традициям феодальной верности и легко предавших своего князя–господина.

Внутренняя деятельность его преемника Всеволода впервые развернулась в междоусобной войне, когда на противной стороне боролось большинство боярства области, имевшего своих вооруженных слуг, свою «чадь». Рост сильного боярства на Северо–востоке как политически влиятельного землевладельческого класса не подлежит сомнению. Владимирский летописец прямо ставил Всеволоду в заслугу, что он судил «не обинуяся лица силных своих бояр, обидящих менших и работящих сироты и насилье творящих». Критическое изучение материала может вскрыть, что на Руси происходили явления, подобные тем, которые мы наблюдаем на Западе, где прогрессивные элементы, образовывающиеся под поверхностью феодализма, тяготели к королевской власти, точно так же, как королевская власть тяготела к ним.

Образчиком подобного явления у нас служит послание Даниила Заточника. Полагают, что в своем первоначальном виде «Послание» было частным письмом. Из текста видно, что автор, сын зажиточных родителей, был изгнан ими из дома. Со временем он впал в нищету. Он обращается к князю с просьбой принять его на службу, в число советников, «думцев». Мы не знаем, из какой среды автор происходил, но к боярству он относится резко отрицательно. Я считаю редакцию, известную под названием «Послания», древнейшей из дошедших до нас редакций разбираемого памятника. Но даже если принять, что древнейшая редакция — «Слово», то, в таком случае, статьи, нас интересующие, следует, как я убедился, считать вставленными в Переяславле–Залесском, потому что их нет в редакции, известной под названием «Слова». Автор «Послания» пуще всего боится службы боярину, быть зависимым от боярина: «лучше бы мне видеть свою ногу в лапте в твоем дому, — обращается он к Ярославу, сыну: Всеволода Большого Гнезда, — нежели в красном сапоге в боярском дворе, лучше бы мне тебе в дерюге служить, нежели в багрянице в боярском дворе».⁶⁶ Говоря о «милости» князя, о его дворе, его «слугах», автор «Послания» упоминает о слугах Ярослава «от инех стран», подкрепляя тем самым летописные сведения о слугах Андрея Боголюбского.

События XIII в. также показывают, что не только на боярство пытался опереться северо–восточный князь. Не встретив в Ростове, со стороны Константина сочувствия своему решению отделить в княжениях Ростов от Владимира, Всеволод, чтобы закрепить свое завещание, созвал всех бояр своих городов и волостей, епископа Иоанна, игуменов и попов и «купцов», «дворян» и «всех людей». Последнее событие знаменательно еще в другом отношении. Созванный съезд не походил на думу князя, но не походил и на вечевую сходку, а вносил нечто новое в общественную жизнь Северо–востока. Ниже мы увидим, почему после нашествия татар возможность подобных съездов была исключена. Для нас важно только отметить, что вечевые отношения древней Руси могли эволюционировать, принимать новую форму в соответствии с новыми тенденциями социально–политического развития страны.

Основную военную силу северо–восточного князя составляли местные полки (ростовцы, суздальцы, владимирцы, переяславцы, белозерцы, устюжане, муромцы, новгородцы, рязанцы и т. п.). Имея в своем распоряжении значительную военную силу, северо–восточный князь мог многого добиться, защищая свои общерусские притязания. Главным конкурентом северо–восточных князей были князья черниговские. В круг территории, служившей предметом борьбы между, северо–восточными и черниговскими князьями, входят и Рязань и Новгород Великий и Витебск и Киев и даже Галич, куда одно время зовут сына Всеволода Суздальского Ярослава. Борьба затихает как будто в начале XIII века, отчасти в связи с междоусобиями на Северо–востоке, но перед монгольским завоеванием вспыхивает вновь, а перед самым нашествием, после того как Михаил Черниговский вокняжился в Галиче, посадив в Киеве Изяслава, когда Киев стал предметом борьбы между Изяславом и Владимиром, — Ярослав Суздальский, князь Переяславля–Залесского, в 1236 г., обладая княжением в Великом Новгороде, двинулся на юг, оставив в Новгороде сына Александра (впоследствии — Невского) и занял Киевский стол.

На Северо–востоке в среде, близкой к князю, складывается в пред–монгольскую эпоху идеал общерусской власти северо–восточных князей, преемников Владимира Мономаха, идеал, еще далекий от осуществления, но отразившийся на тематике и конструкции литературных памятников XII–XIII вв. До нас дошли владимирские летописные своды домонгольского времени; они — общерусские по своей конструкции. До нас дошел литературный отрывок — «Слово о погибели Русской земли» — в рукописи, содержащей биографию Александра Невского.

В сознании автора «Слова о погибели русской земли» нашествие монголов несло за собою, очевидно, крушение идеалов государственного единства «Русской земли», охватывавшей территорию от Киева и Галича до Новгорода Великого и Ростово–Суздальской области включительно.

На юге тяга к общерусскому единению исходила из потребности борьбы с кочевниками (половцами). В сущности, смысл «Слова о полку Игореве» — призыв русских князей к единению. «Смысл поэмы — писал Маркс Энгельсу о «Слово о полку Игореве», — призыв русских князей к единению как раз перед нашествием монголов».⁶⁷

Итак, мы видим, что процесс феодального дробления был, в сущности, процессом двусторонним, поскольку образование местных княжений вызывалось требованиями местной жизни и отражало процесс феодализации и интерес в Киевщине к местным центрам. В процессе феодального дробления отдельные области обособлялись, но не отрывались совсем от «Русской земли», сохраняли связи с остальной Русью.⁶⁸ Феодальное дробление шло и в пределах отдельных областей. Параллельно не происходило процесса «собирания» Руси как собирания земли. Однако до татар складывались условия, благоприятствующие усилению княжеской власти и определялось в общерусском масштабе значение Северо–востока как района, где образуется ядро будущего централизованного государства.

Источники не дают основания говорить о «перегнивании» городской Руси в деревенскую перед нашествием татар, об упадке городской жизни на Северо–востоке или об особом, каком–либо «новом» социально–экономическом строе на Северо–востоке. Рост боярского землевладения и усиление крупных феодалов и, с другой стороны, развитие торговых вечевых городов и рост элементов, недовольных феодальными порядками, порождали борьбу могущественных бояр–феодалов с княжеской властью.

В среде, близкой к князю, складывается на Северо–востоке идеал общерусской власти северо–восточных князей как преемников Владимира Мономаха.

Мы говорили о феодальном дроблении, об образовании новых княжений на территории, занятой русскими племенами, но ничего не сказали об образовании трех народностей (великорусской, белорусской и украинской) в составе русских славянских племен. Pycский язык в древнейший период, как известно, возможно разделять на несколько говоров: новгородский и смоленский, составлявшие особую группу, галицко–волынский и т. п. Но три особых народности складываются в последующую эпоху, едва ли ранее XV–XVI вв.

Мы убедились, что построение Покровским домонгольской истории Руси в значительной мере объясняется влиянием предшествующей буржуазно–дворянской историографии, но не оправдывается показаниями источников. Теперь нам легче решить, насколько правильно освещает Покровский значение татарского завоевания в истории Руси.

Покровский не показывает той картины страшного опустошения, разорения страны, которые производили монголы на протяжении многих лет своего владычества па Руси. Чтобы познакомиться с истреблением татарами русского населения, включая женщин и детей, достаточно прочесть в Лаврентьевской, летописи под 1237 г. о взятии г. Владимира или в Ипатьевской летописи под 1261 г. о взятии г. Сандомира. Но было бы неправильно думать, что татары опустошали только города и только при завоевании страны. Уже во время нашествия 1237 г., как прямо говорит летопись, татары сжигали «села», причем захватывали имущество (см. Воскр. л.). В последующих многочисленных «нахождениях» на Русь татары опустошали также не только города, но и «села», как показывают летописи (см. например, Симеоновскую летопись под 1293 или под 1326 г.). Татарские нашествия вызывали передвижения населения, бросавшего насиженные места. Так, в Батыево нашествие, например, «люди» бежали из владимирского района на север, главным образом, в район ростовских княжеств. Позже, когда опустошались преимущественно ростовские княжества, население бежало на запад, в район Москвы и Твери и т. п. Особенно губительны были опустошения во второй половине XIII и первой половине XIV вв. Но памятны были и Тохтамышево нашествие 1382 г. и Едигеево нашествие 1408 г. Многочисленные опустошения, которым подвергались города и села, не могли не задерживать развития хозяйственной жизни страны — города и деревни.

Покровский не только не говорит об этом, но прямо протестует против мнения, что татары–степняки опустошали «оседлый мир, и, как мы говорили, ссылается на результаты раскопок Баллода, вскрывающих культуру торгового города в Золотой Орде. Если бы даже Покровский доказал, что основой общественного быта монголов был «торговый капитал», то тем самым он не опроверг бы показаний источников о разрушительных действиях монголов на Руси. Но следует, однако, сказать, что Покровский односторонне освещает общественный быт Золотой Орды. Конечно, существование значительных торговых центров на месте Селитренного и на месте Царева не подлежит сомнению. Но, во–первых, следует иметь в виду, что большую часть татарского войска, пестрого в национальном отношении, составляли тюрки–кочевники. Монголов было сравнительно немного. Во–вторых, сами монголы оставались кочевниками по преимуществу. Источники показывают нам ханов в большинстве случаев кочующими, а не живущими во дворцах (см., например, описание Ибн–Батуты; пометки на ярлыках, выданных русским митрополитам и т. п.). Разложение Золотой Орды во второй половине XIV в. было связано с небывалым усилением золотоордынской феодальной кочевой аристократии.

Так же односторонне освещает Покровский и налоговую организацию татар. Правда, он говорит, что татары впервые обложили данью «горожан» и тем «внесли глубокие изменения и в социальные отношения». Но как раз это едва ли верно: горожане облагались и до татар..⁶⁹ Покровскому известно, что летопись рассказывает о «лютом томленьи» — о деятельности откупщиков татарской дани, ссужавших неимущих деньгами в рост, уводивших недоимщиков в рабство, о восстаниях против откупщиков. И тем не менее, он говорит, что одной татарской финансовой организации «было бы достаточно, чтобы опровергнуть ходячее мнение, будто татарское нашествие было разгромом культурной страны дикими кочевниками». Покровский упоминает, что татары ввели еще новые налоги: «ям» и «тамгу», но при этом он высказывается недостаточно определенно, когда сравнивает тяжесть дани, взимавшейся с сельского населения в период татарского ига и в предшествующее время. Он не вспоминает, что, помимо дани и ряда определенных налогов и повинностей, были налоги экстренные («запросы»), что князьям приходилось делать значительные затраты в Золотой Орде, занимая у купцов, а затем, по возвращении из Орды, облагать население новыми поборами и т. п. В доказательство того, что восстания не свидетельствовали о тяжести податного бремени, лежавшем на сельском населении, Покровский утверждал, что восстания шли обычно из городов (а не из деревни). Но он забывает, что город был центром области, что восстание в Твери, например, в 1328 г. разразилось, в праздничный день, когда в город съезжались из деревень и, как отмечает источник: «в полоутра как торг сънимается».

Дань выплачивалась в Орду «серебром», т. е. серебряными слитками. Характерно, что в Орде существовало даже убеждение, что в России имеются серебряные рудники (Марко Поло; Ибн–Батута). На Руси серебро получали, очевидно, путем внешней торговли.

Результаты татарского нашествия не показаны Покровским полностью и потому, что он почти не останавливается на вопросе о присоединении Юго–западной и Западной Руси к Польше и Литве. Между тем татарское нашествие содействовало отпадению Юго–западной и Западной Руси; отпадение этой значительной территории произошло в условиях, созданных феодальной раздробленностью и в зависимости от условий, созданных татарским нашествием и в связи с событиями истории монгольского государства.

Вероятно литовцы пытались использовать положение сразу же после нашествия Батыя и захватить окраинные области. По крайней мере, мы знаем, что в 1239 г. вел. князь владимирский Ярослав ходил к Смоленску, победил Литву, а князя их «ял»; затем он «урядил» смолнян и посадил в Смоленске Всеволода. В том же году сын Ярослава Александр (Невский) женился на дочери полоцкого князя Брячислава. А в 1245 г. Александр Невский, нанеся поражение литовцам, заезжал в Витебск за сыном.⁷⁰ Видимо, Литва получала первое время после татарского нашествия отпор со стороны суздальских князей. Но до 1252 г. вся Полоцкая область была захвачена литовцами. Возможно, это произошло между 1247. и 1249 гг., когда Александр Невский уезжал в Монголию.

Киев подвергся страшному разгрому во время нашествия Батыя, а Черниговщина, как окраинный, смежный с татарской степью район, была совершенно опустошена. Разгром Черниговщины вызывался особыми политическими причинами. Киев потерял свое значение торгового города и старого политического центра. Это последнее значение его было подорвано еще сложившимися обстоятельствами церковной жизни, стоявшими в связи с ордынско–византийскими и византийско–русскими отношениями. Александр Невский, получив Киев, не поехал на Юг, а остался в Новгороде.

В дальнейшем, в XIII в. мы не слышим о князьях в Киеве, но не можем с уверенностью сказать, что князей там не было: о Киеве последующих десятилетий мы почти ничего не знаем. Галицко–Волынская область была сильно опустошена и ее силы подорваны походом Телебуги в 80‑х годах XIII в. В XIV в. она сделалась жертвой польской и литовской агрессии. Смоленск признал верховную власть Гедимина в 30–40‑х годах XIV в. Татарская зависимость вызывала даже в Твери стремления к политическому сближению с Литвою. В 1362 г. Золотая Орда распалась на отдельные области, поставившие себя независимо от Сарая. Пользуясь новой ситуацией, Ольгерд в 1363 г. занял Подолье и Черниговщину — район, соприкасавшийся с татарской территорией, оторвавшейся от Сарая. Тогда же, по–видимому, в 1262–1–263 г. был захвачен Ольгердом и Киев.

Грубый схематизм построения освободил Покровского от необходимости решать ряд трудных вопросов по истории страны. Читатель «Русской истории с древнейших времен» не узнает, например, даже о существовании Галицко–Волынского княжества. Это также отчасти объясняет, почему Покровский не показал полностью результаты татарского нашествия.

Изучение истории монгольской политики на Руси обнаруживает, что монголы использовали существовавшие на Руси политические отношения. Интересы татар как властителей побудили их в связи с опасностью, грозившей монгольскому владычеству с Запада, поддерживать северо–восточного князя в его соперничестве с черниговским. На Юго–западе, где князь не отказывался от борьбы с Ордою и где большую силу имело боярство, монголы, опираясь на окраинные области Юго–западной Руси, учитывали враждебное отношение местною боярства к князю. Отношения в Юго–западной Руси мало интересовали Покровского.

Несомненная заслуга Покровского в том, что он обратил внимание на союз «лучших людей» и князя с татарами против «черни». Этот вопрос, затронутый им мимоходом, заслуживает самого пристального рассмотрения, так как связан с весьма важной стороной татарской политики на Руси.

Мы упоминали, что откупщики подвергали народ «лютому томленью». В начале 60‑х гг. XIII в. на Северо–востоке вспыхнули восстания, направленные против откупщиков ордынской дани (1262 г.). Выступления городов Ростовской земли против этих откупщиков вылились в форму вечевых восстаний. Восстания 1262 г. положили начало ряду восстаний против порядков ордынского владычества преимущественно в Ростовском княжестве во второй половине XIII и начале XIV вв., когда Золотая Орда уже отделилась от монгольской империи. Под Ростовским княжеством я разумею территорию в пределах Ростово–Суздальской земли, перешедшую к сыновьям и внукам Константина Всеволодовича. Она включала в свой состав Ростов, Ярославль, Устюг, Белоозеро, Углич, Мологу. Главным очагом восстания был Ростов, исконный вечевой центр волости. Волнения не могли не вызвать энергичных мероприятий со стороны Золотой Орды га> отношению к Ростову, и именно к Ростовскому княжеству.

В настоящем кратком очерке я не имею возможности показать богатый материал по истории политики Орды, добытый мною путем критического анализа материала и сопоставления показаний восточных, русских и западных источников. Я пользуюсь здесь только некоторыми выводами своей работы. Мероприятия татар, в Ростовском княжестве прежде всего, конечно, должны были выразиться в усиленной организации баскаческого «охранения», в усилении баскаческих отрядов в Ростовском княжестве, появившихся впервые на Северо–востоке в 1257 г. Такие мероприятия не могли, однако, сами по себе уничтожить самый источник «непокорства», коренившийся в укладе местных отношений. Надо было местных князей сделать в полной мере татарскими «служебниками», оторвать их от местной бытовой почвы, сблизить с Ордою и, тем самым, в значительной мере обезвредить вечевую стихию города и, наконец, прямо использовать князей для борьбы с непокорными. И татары многого добились. Приведем пример. Как показывает критическое изучение материала, ценным источником по интересующему нас вопросу служит житие Федора Ростиславича Ярославского в редакциях конца XV и XVI вв. Ярославцы, как показывает житие, в сопоставлении с другим материалом, после продолжительного пребывания Федора Ростиславича в Орде отказались принять его и исполнить требование татарского поста. Тогда князь вернулся из «Орды от царя к граду Ярославлю с силою великою воинъства своего и гражане же вдашася за него». Город был «взят». Вместе с кн. Федором пришли «многы силы Русские земли, князи и боляре, множество людей душь христианьских, и царева двора прииде с ним множество татар, и кои быша были ему обиды от гражан и он же царевым повелением мьсти обиду свою, а татар отпусти в свою землю в Орду с честью великою к царю». В первой половине XIV в. мы видим, что князь приезжает из Орды и избивает «вечников» не только в Ростовском княжестве. В тексте Владимирского Полихрона мы читаем, что в 1305 г., в Нижнем Новгороде «избита чернь бояр Ондреевых; и пришед князь Михайло из Орды и изби вечников» (см. Львовская и другие летописи). Одной из причин, почему в Орде выдвигали на великокняжеский стол трех московских князей подряд, предпочитая их тверским, было восстание в Твери 1328 г. и поведение великого князя Александра Михайловича.

Как отражалась на развитии страны такая политика татар? Мы видели до татар признаки борьбы великого князя с местными сильными боярами–феодалами; мы видели, что до татар, в отношениях между князем и населением, как будто, намечались некоторые черты, свидетельствующие о том, что князь пытался опереться не только на бояр, но и на другие слои населения; мы указывали некоторые признаки тяготения элементов, недовольных «феодальным беспорядкам», к князю и т. п. Ясно, что рассмотренная выше политика татар и разорение городов, особенно Владимир–Залесского, должна была тормозить развитие отношений в указанном направлении.

Вопрос об образовании Московского государства распадается, в сущности, на два: первый, — почему именно Москва стала играть первенствующую роль; второй — почему (а также: как и когда произошло сплочение Руси вокруг, Москвы и сложилось централизованное русское государство.

Значение татарского ига при решении первого вопроса Покровский оценивает далеко не полно. Он правильно указывает на политику Орды на Руси, а также на политику князей в Орде, как на — одну из причин возвышения Москвы. Но он забывает о роли татарских нашествий в усилении Москвы, на что указывал Соловьев, развивая мысль, что в Московское княжество стекалось население как в более безопасный район, спасаясь от татарских вторжений.;⁷¹ Значение татарского ига при решении вопроса о сплочении Руси вокруг Москвы и образовании централизованного русского государства остается Покровским совершенно не оцененным. Между тем, необходимость дать отпор нашествиям татар имела важнейшее значение в образовании централизованного государства на, Руси.

Известно, что Руси не пришлось пойти по такому пути объединения, когда нации облекаются в формы централизованного государства, каким шел Запад (Англия, Франция, Италия и отчасти Германия), где, как говорит тов. Сталин: «период ликвидации феодализма и складывания людей в нации по времени в общем и целом совпал с периодом появления централизованных государств…» В Восточной Европе… «интересы обороны от нашествия турок, монголов и других народов Востока требовали незамедлительного образования централизованных государств, способных удержать напор нашествия. И так как на востоке Европы процесс появления централизованных государств шел быстрее процесса складывания людей в нации, то там образовались смешанные государства, состоявшие из нескольких народностей, еще не сложившихся в нации, но уже объединенных в общее государство».⁷²

Положение тов. Сталина об образовании в Восточной Европе централизованных государств не было учтено Покровским. Он считал, что интересы борьбы с монголами не могли играть значительной роли в истории сплочения Руси вокруг Москвы.⁷³ Этот взгляд Покровского коренным образом расходился с важнейшим положением, высказанным тов. Сталиным. Между тем, изучение материала, свободное от предвзятых взглядов, в полной мере подтверждает объяснение, данное тов. Сталиным.

После периода блеска при Узбеке (1312–1340 гг.) и Джанибеке (1340–1357 гг.) Золотая Орда, пережив несколько смутных лет (1357–1362 гг.), распалась на отдельные области. Пользуясь многовластием в Золотой Орде, Московский князь выказал явное неповиновение Сараю при поддержке темника Мамая, захватившего южнорусские степи. Одновременно Московский князь привел «в свою волю» Нижегородского князя, Ростовского и выгнал из Галича–Мерского Галичского князя. Усилившись, Мамай стал поддерживать на русском Северо–востоке Тверь в противовес Москве. Московский князь стал наступать на Тверь и Рязань. В Золотой Орде начались новые неурядицы, позволившие Московскому князю повести открытую борьбу с Мамаем. Незадолго до Куликовской битвы, в условиях начавшейся борьбы с Мамаем, был: совершен известный поход на Тверь 1375 г., принудивший Тверского князя признать руководящую роль Москвы. Города помогали Московскому князю в борьбе за объединение Руси. Но, может быть, сплочение Руст вокруг Москвы началось ранее 1362 г., в эпоху Узбека и Джанибека, при Калите и его преемниках? Еще на рубеже XIV в. Москва захватила у рязанцев. Коломну (в 1301 г.), а у Смоленска — Можайск (в 1303 г.). На стороне рязанцев были «татары». Как обнаруживают специальные разыскания, это был момент, когда Москва находилась в независимом от татар состоянии.⁷⁴ В конце XIII в. ни Тверь, ни Переяславль, ни Москва не признавали Волжской Орды, не признавали ханов Сарая, а признавали своим «царем» темника Ногая, захватившего южнорусские степи. Как только (около 1299 г.) Ногай был убит, княжества, не признававшие Волжскую Орду, оказались в первый момент без хозяина в Орде и в первые годы XIV в. держали себя еще довольно независимо по отношению к Волжской Орде. Съезды князей в присутствии представители ханской власти 1299 и 1304 гг. преследовали цель установить отношения в новых условиях между Волжской Ордой и ее новыми вассалами: Тверью, Москвой и Переяславлем. Орда стремилась разъединить бывших союзников, поссорить их, и, вместе с тем, привлечь на свою сторону Московского князя: мы видим, что на съезде 1304 г., где «чли грамоты царевы ярлыки», Переяславль был утвержден за Московским князем, хотя тем самым Орда нарушала правовое положение, согласно которому выморочные владения поступали в распоряжение великого князя (ярлык на — великое княжение владимирское был передан Андрею Городецкому). Ярлык на великое княжение Владимирское Московский князь получил только в 1317 г. Нет сомнения, что он пытался использовать свои великокняжеские полномочия в московских интересах, в интересах объединения Руси вокруг Москвы. Такая попытка была сделана в 40‑х годах XIV в. Могу указать на новый материал (до сих пор не привлекавшийся историками), свидетельствующий, что Московский князь пытался использовать свои связи с местным боярством, жившим на территории, одно время принадлежавшей к великому княжению владимирскому. Попытка провалилась, так как встретила решительное противодействие со стороны ханской власти (Рогожский «летописец»).

После признания Москвою в начале XIV в. власти Волжской Орды, сплочение Руси вокруг Москвы не могло осуществляться вплоть до 1362 года. Мало того, в первой половине XIV в. Переяславль был изъят из состава территории Московского княжества и присоединен к особой «земле великого княжения» (владимирского), переходившей не по завещанию (с утверждением хана), а по особому ярлыку. Еще в 1311 г. Нижним Новгородом владел Московский князь (Юрий). Но уже в 1328 г. Нижний Новгород и Городец присоединяются к особой территории великого княжения владимирского. Мне удалось установить, на основании летописного материала, изданного после революции, что Нижний Новгород и Городец находились в составе «великого княжения владимирского» с 1328. г. до 1341 г., а в 1341 г., по воле хана, было образовано особое «великое княжение» Нижегородско–Суздальское.

В первой трети XIV в. в Орде передают ярлык на великое княжение Владимирское то Тверскому князю, то Московскому. В частном вопросе — почему на ряду с Тверским князем в Орде выдвигали Московского князя (с 1317 г.) на великое княжение владимирское — Покровский был прав. Он говорил, что Москва была слабее Твери, и в Орде опасались Тверского князя. Это совершению верно. Анализ событий 1317–1318 гг. действительно показывает, что Тверское княжество было самым сильным на Северо–востоке.⁷⁵

После восстания 1328 г. в Твери и бегства Александра Тверского, ярлык на великое княжение владимирское передавался не тверским князьям, а трем московским князьям подряд. Но в то же время, как мы видели, по воле Орды был совершен раздел великокняжеской территории.⁷⁶ Кроме того, на ряду с Москвой существуют и сохраняют свою самостоятельность по отношению к Москве «великие княжения» Рязанское и Тверское. «Великое княжение» Смоленское, как мы выше упоминали, отходит к Литве.

Мелкие князья непосредственно сносились с Ордою, и Московский князь не имел возможности даже ростовских князей привести «в свою волю», хотя в Ростове Ивану Калите, как великому князю владимирскому, приходилось действовать так, как действовали, вероятно, баскаки, исчезнувшие на русском Северо–востоке в XIV в.⁷⁷ «Великое княжение владимирское» должно было служить только интересам Орды. Как правильно указывает Маркс, «для того, чтобы создать рознь среди русских князей и чтобы, закрепить за собою их рабское подчинение, монголы восстановили достоинство великого княжения (владимирского)». Предположения историков о покупке Иваном Калитой «власти», «княжения» в Угличе, Галиче и Белоозере не оправдываются совокупными показаниями материала.

Короче говоря, мы вынуждены признать, что до 1362 г. процесс сплочения Руси — вокруг Москвы не развивался, хотя в некоторых отношениях почва для будущей роли Москвы была подготовлена социально–экономическими условиями и политикой предшественников Димитрия Донского. Только после 1362 г., когда встал вопрос об открытой борьбе с татарами, «земля великого княжения владимирского» была присоединена к территории Московского княжества, и Московский князь стал приводить в «свою волю» князей. Этот процесс сплочения непосредственно предшествовал военным действиям против татар и вызывался требованиями обороны страны от нашествия монголов.

В состав централизованного Русского государства вошли позднее разные народности. Уже при Донском, когда в процессе борьбы с монголами началось образование централизованного государства, мы наблюдаем вхождение разных народностей в его состав, или точнее — первые шаги в этом направлении. В начале 70‑х гг. XIV в. с новыми неурядицами в Золотой Орде ослабла связь Орды Мамая с Болгарами. Московский князь немедля выдвинул заслон к Оке, организовал поход на Болгары, взял их и посадил там своего «даригу» и таможника, подражая самим монголам. С Юга ожидали нашествия Мамая. Он сначала послал князя Бегича (1378 г.), затем пошел в поход сам (1380). И как раз в годы, предшествующие Куликовской битве, Московский князь укреплялся в Засурьи. К востоку от Рязанского княжества Димитрий Иванович, по свидетельству сына, «отоимал» какие–то «татарские» и «мордовские» места; в зависимость от Донского стала область по р. Цне, принадлежащая, вероятно, мещерским князьям, на которую ранее, возможно, распространялась власть Тагая. Не менее красноречивы данные, относящиеся к XV в. В интересах обороны от враждебных Москве татар и борьбы с ними в 40‑х гг. XV в. Московское правительство жалует Касиму Городец (городок) мещерский с образованием особого рода феодального ханства и т. п.

Мы видим, таким образом, какую большую роль, вопреки мнению Покровского, играла открытая борьба с монголами в истории сплочения Руси вокруг Москвы, в истории образования централизованного. государства, в состав которого входили разные народности.

Изучение политики татар показывает, что они действительно стремились препятствовать объединению Руси. Исследование истории татарской политики заставляет думать, что ошибались те историки (Пресняков и др.), которые утверждали, что ханы не вмешивались во владельческий распорядок. Ханы не только не ограничивались закреплением существующего соотношения сил на Руси, но вели активную политику на Руси в течение более 150 лет. «Татарщина» для нашей страны была действительно «политической бурей».⁷⁸

Специальные разыскания по истории татарской политики на Руси вскрывают картину, свидетельствующую, что татарское завоевание только с большой натяжкой можно считать лишь «внешним» толчком. Приведу пример. До сих пор не было правильного объяснения, что собою представляли и какое значение имели баскаки на Руси. Обычно полагали, что их главной обязанностью был сбор податей. Внимательное исследование приводит к выводу об особых по своему составу баскаческих отрядах, постоянно пребывавших в значительном количестве на Руси; основной обязанностью их была охрана порядков, установленных монгольским владычеством. До сих пор в литературе не был объяснен смысл организации, отмеченной в летописи под 1257 г.: «темники, тысячники, сотники», поставленные «численниками». Исследование позволяет отождествить эту организацию с баскачеством и считать, таким образом, постоянной военно–политической организацией. Разыскания по истории монгольской политики на Руси приводят к выводу, что охрана порядков монгольского владычества на Руси была непосредственно в руках монгольской степной аристократии. Баскачество служило одним из орудий проведения монгольской политики на Руси. Уже из этого видно, что татарское завоевание не было только «внешним» толчком.

В XIV веке военно–политическая организация (которую следует отождествлять с баскачеством) перестала существовать на Руси. Но татары вмешивались во владельческие распорядки и принимали активное участие в образовании состава территории «великого княжения владимирского», и, опасаясь усиления князя, получавшего ярлык на великое княжение владимирское, производили разделы земли «великого княжения». Некоторые указания материала заставляют полагать, что с исчезновением баскаков на русском Северо–востоке, там постоянно пребывали,⁷⁹ присланные от хана доверенные лица, наблюдавшие за поведением князей.

Централизованное государство создавалось в период борьбы с татарами, вопреки стараниям монголов–завоевателей, направленным к политическому раздроблению Руси, испытавшей тяжелое татарское иго. Татары стремились парализовать процесс консолидации, но вызывали только сплочение народных сил на борьбу за государственное единство. Источники указывают на народное движение при Димитрии Донском за сплочение «городов» вокруг Москвы и за борьбу с татарами–завоевателями. Как мы знаем, только во второй половине XIV в. явилась возможность открытой борьбы с ними. Ранее, в XIII и первой половины XIV вв. известен ряд восстаний против поработителей.

На Куликовом поле против татар бились главным образом силы Московского княжества и «земли великого княжения владимирского», присоединенного к территории Московского княжения при Димитрии Ивановиче. Кроме того, в качестве участников похода летопись упоминает князей Ростовского княжества и некоторых мелких князей. Благодаря усилиям Мамая крупные княжества — Тверское, Нижегородское — находились во вражде с Москвой, и в походе не участвовали. Олег Рязанский перешел на сторону татар. Тем не менее, Куликовская битва по своему значению явилась общенародным делом. Русский народ, томившийся под игом почти 150 лет, одержал большую, блестящую победу в открытом поле над врагом, угнетавшим его столько времени.

Вскоре после Куликовского сражения Золотая Орда вновь объединилась под властью хана Тохтамыша. Силы Москвы были истощены, но настроение масс в осажденной Тохтамышем Москве свидетельствовало о воле к борьбе. Тохтамыш взял Москву (1382 г.) обманом, при содействии суздальских князей, сопровождавших татар. Москва опять была приведена к покорности. Тохтамыш и его ближайшие преемники напрягали силы, чтобы сохранить свое господство над Русью не только номинально, но и фактически. Они препятствовали объединению Руси Москвою, поддерживали местный сепаратизм, противопоставляя Москве княжества Тверское, Рязанское, Нижегородско–Суздальское. Золотая Орда была еще достаточно сильна, чтобы произвести неожиданное нашествие (1408 г.) на Москву, которую им взять не удалось, но значительная часть территории северо–восточной Руси была опустошена.

В первой половине XV в. Золотая Орда стала приходить в полный упадок, тогда опять явилась возможность открытой борьбы с татарами. В XV в. с новой силой возобновился процесс сплочения Руси вокруг Москвы. «В России покорение удельных князей, — писал Энгельс, — шло рука об руку с освобождением от татарского ига и окончательно было закреплено Иваном III».⁸⁰ Татарское иго окончательно пало только при Иване III, но уже в первой половине XV в. зависимость Руси от Золотой Орды значительно ослабела.

Источники красноречиво свидетельствуют также о прогрессивной роли церкви в деле сплочения Руси вокруг Москвы. Покровский говорил, что церковь вошла в союз с Москвой, во–первых, потому, что «дружба с Москвой означала дружбу с Ордой», а, во–вторых, из желания, обычно возникавшего у феодала, оказать противодействие своему сюзерену (великому князю владимирскому, а им был в первой трети XIV в. тверской князь). Такое объяснение трудно примирить с показаниями источников. Мы знаем, что при Донском, когда великое княжение владимирское укрепилось в руках Московского князя, а в Орде (Мамай) пытались поддерживать Тверь, митрополит все же не перешел на сторону Твери.

В заключение отметим, что Покровский забыл о том мертвящем действии, которое оказывало татарское иго на развитие искусства в завоеванной стране. Так, например, в домонгольскую эпоху мы наблюдаем расцвет архитектурного искусства. Сохранились памятники ростово–суздальского строительства (например, палаты Андрея в Боголюбове, Дмитровский собор во Владимире, построенный Всеволодом, Успенский собор в Ростове, заложенный Константином Всеволодовичем), отражающее восточные и западные влияния. С нашествием монголов каменное строительство в Ростово–Суздальской земле остановилось. Наблюдения в других областях древнерусского искусства также показывает, что татарское нашествие образовало в его развитии насильственный перерыв.

Резюмируем сказанное. Татарское иго на Руси Покровский изображал, исходя не из оценок Маркса, Энгельса, Ленина и Сталина, а из антимарксистских построений своих предшественников и современников. Он (под влиянием Костомарова) придавал татарскому игу существенное значение, но полагал (под влиянием «новейшей» дореволюционной немарксистской науки), что значение это ограничивалось внешним толчком и что этот «внешний толчок», не внося по существу ничего нового, помог разрешиться внутреннему кризису. Теория «перегнивания» в домонгольский период городской Руси в «деревенскую», предложенная Покровским, связывала в его построениях Киевскую Русь с Московской. Понимание татарского ига, высказанное Покровским, не соответствует действительности.

Основы феодального строя не были сломлены татарским нашествием: татарщина не разрушила установившихся форм эксплоатации в сельском хозяйстве. И тем не менее, значение татарщины как «политической бури», длительно разрушавшей, как ига, давившего более 200 лет, — было велико. Татарщина оказала, в действительности, огромное депрессивное влияние на развитие нашей страны, чего не признавал Покровский.

Неверно утверждение Покровского, что татары застали на Руси процесс перегнивания городской Руси в деревенскую, что Новгород на общем фоне перерождения представлял собою исключение, поскольку в своих огромных колониях нашел неисчерпаемый источник «товара»: русский Северо–восток, например, также обладал источниками «товара». Не ясно у Покровского также, в каких слоях населения находил опору своей власти князь на Северо–востоке.

Татары застали на Руси процесс феодального дробления, развивавшийся в результате роста производительных сил страны. Процесс феодального дробления свидетельствовал о том, что шел процесс феодализации и о том, что в Днепровской Киевской Руси оживился интерес к местным центрам. Интерес к последним обусловливался тем, что создавались (подобно тому, как было на Западе) новые местные торговые связи, выходившие за пределы ближайшей округи: например, непосредственные сношения Киевщины с Северо–востоком через землю вятичей. С остальной Русью были связаны торговыми сношениями и западные окраинные области — Галицко–Волынский край и Подвинье. Образование новых княжеств вело за собою политическое обособление волостей, но они политически не отрывались от остальной Руси: до татарского нашествия не было, например, налицо всех условий для того, чтобы Галицко–Волынский край отошел к Польше и Литве. Феодальное дробление шло и в пределах отдельных областей. Вместе с тем до татар складывались условия, благоприятствовавшие усилению княжеской власти и определилось в общерусском масштабе значение Северо–востока как района, где образуется ядро будущего централизованною русского государства.

Притязания крупных бояр–феодалов порождали борьбу крупного боярства с княжеской властью, а развитие элементов, враждебных феодальным порядкам, создавало опору для княжеской власти в этой борьбе. На Руси происходили явления, подобные тем, которые мы наблюдаем на Западе, где революционные элементы, образовавшиеся под поверхностью феодализма, тяготели к королевской власти, точно так же, как королевская власть тяготела к ним. Особенно благоприятная почва для усиления княжеской власти в его борьбе с крупным боярством и для усиления «внешней» мощи княжеской власти создалась на Северо–востоке.

Там со второй половины XI или с первой половины XII вв. происходил быстрый рост производительных сил; быстро развивалась городская жизнь, что было, между прочим, связано с новыми условиями восточной торговли: значение волжского пути поднялось после того, как нашествие половцев затруднило сношения с Востоком по путям на Юге. С ростом «внешней» мощи князя складывается на Северо–востоке идеал общерусской княжеской власти.

Относить к дотатарской эпохе образование трех народностей, (великорусской, украинской и белорусской) — мы не имеем оснований.

Для того, чтобы понять, какое огромное депрессивное влияние на развитие нашей страны оказало татарское иго, необходимо знать и историю татарских нашествий и историю татарской политики на Руси.

Страшные опустошения, которым много раз подвергались города и села Руси в XIII–XV вв., оказали депрессивное воздействие на хозяйственное и культурное развитие страны. Непосильное бремя разнообразных ордынских поборов разоряло ‘ население. Особенно разорительна была деятельность откупщиков ордынской дани. Неправильно полагать, что завоеватели были культурнее завоеванных, хотя в Золотой Орде существовали торговые города, но монголы и тюрки (составлявшие основную массу золото–ордынского войска) были по преимуществу кочевниками.

Татарское нашествие содействовало присоединению Юго–западной и Западной Руси к Польше и Литве. Читатель труда Покровского «Русская история с древнейших времен» даже не узнает о существовании Галицко–Волынской Руси.

Несомненная заслуга Покровского в том, что он обратил внимание на разницу в отношении татар к князю и лучшим людям, с одной стороны, и к черни, — с другой, но вопрос этот не получил достаточной разработки и полного освещения в его трудах. Покровский упустил из виду связь между положением Ростова как старого волостного и вечевого центра и значением его как главного очага мятежей, почему ханы особенное внимание обратили на князей Ростовского княжества. Разорение городов татарами (особенно — г. Владимира–Залесского) и политика татар, направленная к тому, чтобы использовать князей в борьбе с вечевыми городами, депрессивно влияли на развитие отношений в том направлении, в каком оно наметилось до нашествия татар.

Но политика татар прямо ставила целью препятствовать усилению того или иного княжества на Руси, поддерживать слабых против, сильных, препятствуя объединению Руси. Покровский правильно указал, что татары поддерживали Москву в противовес Твери (она была сильнее Москвы). Но вместе с тем, он не учитывал, что усилению Москвы и Твери способствовало движение в эти районы с юга и с юга–востока населения, спасавшегося от татарских вторжений. На совершенно неправильной позиции стоит Покровский, решая вопрос о сплочении Руси вокруг Москвы и об образовании централизованного русского государства.

На решающее значение борьбы с монголами в образовании централизованного государства, предрешившей его многонациональный характер, указывал товарищ Сталин. Покровский не понимал этого важнейшего положения, высказанного тов. Сталиным. Покровский полагал, что интересы борьбы с монголами не могли играть значительной роли в истории сплочения Руси вокруг Москвы. Изучение материалов в полной мере подтверждает указание товарища Сталина. Ни при Иване Калите, ни при его ближайших преемниках (до смут в Орде), пока русские подчинялись ханам, процесс собирания Руси не развивался. Объединение Руси вокруг Москвы началось при Димитрии Донском, когда положение в Орде позволило повести открытую борьбу с монголами. Население оказывало поддержку Димитрию Донскому в его борьбе за объединение Руси. Так складывалось централизованное национальное и затем — многонациональное государство.

Неверно утверждение Покровского, что нашествие монголов было только внешним толчком. Изучение истории монгольской политики показывает, что монголы в своих интересах использовали существовавшие на Руси политические отношения. Интересы татар как властителей побудили их в связи с опасностью, грозившей монгольскому владычеству с Запада, поддерживать северо–восточного князя в его соперничестве с черниговским. На юго–западе, где князь не отказывался от борьбы с Ордою и где большую силу имело боярство, монголы, опираясь на окраинные области Юго–западной Руси, учитывали враждебное отношение местного боярства к князю. На Северо–востоке усилия монголов были направлены к тому, чтобы использовать в интересах своего владычества князя и местное боярство и изолировать массы в их противодействии порядкам ордынского владычества. Специальное изучение истории монгольской политики вскрыло существование постоянной военной организации монголов на Руси, причем обнаружило классовый характер этой организации. В XIV в. эта организация (баскачество) перестала существовать на Руси. Но татары и после этого вмешивались во владельческие распорядки и принимали активное участие в образовании состава территорий «великого княжения владимирского», а также, опасаясь усиления князя, получавшего ярлык на великое княжение владимирское, производили разделы земли «великого княжения». С исчезновением баскаков на русском Северо–востоке там, по–видимому, постоянно пребывали присланные от хана доверенные лица, наблюдавшие за поступками великого князя.

Если в начале XIV в. татары, опасаясь усиления Твери, выдвигали в противовес ей Москву, то позже они борются против объединения Руси Москвою, поддерживая в противовес ей другие княжества.

Отношение церкви к Орде и к Москве также неправильно освещено у Покровского.. Материал свидетельствует о прогрессивной роли церкви в деле сплочения Руси вокруг Москвы. Наконец, Покровский ничего не говорит о мертвящем воздействии, которое оказало татарское иго на развитие искусства в завоеванной стране.