Искажение образа Н. Г. Чернышевского в работах М. Н. Покровского

Эпоха 60‑х гг. XIX в. представлена в дореволюционных работах Покровского как эпоха господства пресловутого торгового капитала и победившего якобы «промышленного империализма». В факте «падения крепостного права» Покровский усматривал только в высшей степени любопытный социологический конфликт между «экономикой» и «политикой», между тем как «Положение 19 февраля есть один из эпизодов смены крепостнического (или феодального) способа производства буржуазным (капиталистическим)».¹ Крайне бледно изобразил Покровский революционную ситуацию конца 50‑х — начала 60‑х годов. Он рассматривает эту эпоху не как марксист, а как типичный представитель «вульгарного социологизма» и «экономического материализма», объясняя действия виднейших представителей различных общественных групп и политических течений узкими, повседневными, мелочными их интересами и потребностями.

Не поняв основного содержания новой эпохи, Покровский не сумел дать правильную характеристику и выдающихся ее деятелей и в первую очередь — роли и значения Н. Г. Чернышевского в истории освободительного движения того времени, которое Ленин называл «эпохой Чернышевского».

В. И. Ленин с исключительной точностью определил историческое место Н. Г. Чернышевского в развитии революционного движения и передовой общественной мысли в России. «Чернышевский — единственный действительно великий русский писатель, который сумел с 50‑х годов вплоть до 88‑го года остаться на уровне цельного философского материализма и отбросить жалкий вздор неокантианцев, позитивистов, махистов и прочих путаников. Но Чернышевский не сумел, вернее: не мог, в силу отсталости русской жизни, подняться до диалектического материализма Маркса и Энгельса».²

Покровский в своих основных, исторических работах, написанных до Октябрьской революции, прошел мимо ленинской оценки Н. Г. Чернышевского как великого русского революционера, демократа и просветителя. Покровский игнорирует основные изменения, которые произошли в освободительном движении в эпоху 60‑х гг. по сравнению с первым этапом этого движения в обстановке крепостной России. Он не видел качественного различия между декабристами и разночинцами, подчеркивая, что все они защищали свои узкие классовые интересы. Покровский, например, особо останавливается на том, что Чернышевский «много зарабатывал — до 10 тыс. в год (до 20 тыс. золотом на теперешние деньги)».³

Вместо показа Н. Г. Чернышевского как «величайшего деятеля своего времени» Покровский снижает роль и значение вождя разночинцев, боевого и последовательного демократа, имя которого так дорого было основоположникам марксизма–ленинизма.

В 1923 г., на лекциях по истории революционного движения в России, Покровский приписал Н. Г. Чернышевскому «меньшевистскую тактику».⁴ Это утверждение, находящееся в вопиющем противоречии с историческими фактами, является последовательным продолжением высказываний Покровского о Н. Г. Чернышевском в 1911 г., когда он говорил, что как Герцен, так и Чернышевский «не прочь были поиграть (?!) на идее народного восстания».⁵

Вплоть до 1928 г. Покровский в своих литературных работах расценивал Н. Г. Чернышевского как представителя «мирной», «либеральной» и «меньшевистской тактики», «как одного из представителей тогдашнего либерального лагеря». Отдельные замечания о положительной роли Н. Г. Чернышевского тонули у Покровского среди множества глубоко ошибочных антиленинских высказываний. Только в 1928 г., во время столетнего юбилея со дня рождения Н. Г. Чернышевского, Покровский несколько ближе (но не до конца) подошел к ленинской оценке Н. Г. Чернышевского.⁶

Как и во многих других аналогичных случаях, Покровский начинает характеристику 60‑х годов XIX в. с указания на «быстрый рост хлебных цен», «быстрый рост хлебного вывоза»,⁷ а затем, совершенно неожиданно для читателя, устанавливает в этой полосе господства крепостного права наличие «промышленного империализма»,⁸ хотя всем известно, что эпоха империализма в России начинается не раньше конца XIX в., а отнюдь не с первой половины XIX в.

Характеризуя первую половину XIX в., Покровский говорит о победе промышленного капитала, но с перевесом торгового капитала к моменту освобождения крестьян.⁹ Путано и противоречиво объясняет Покровский предпосылки реформ 60‑х гг. XIX в. в России, обстановку, в которой они проводились, и умалчивает о революционной ситуации в это время.

«Такая ситуация, — писал Ленин, — была в 1905 году в России и во вое эпохи революции на Западе; но она была также и в 60‑х годах прошлого века в Германии, в 1859–1861, в 1879–1880 годах в России, хотя революций в этих случаях не было. Почему? Потому, что не из всякой революционной ситуации возникает революция, а лишь из такой ситуации, когда к перечисленным выше объективным переменам присоединяется субъективная, именно: присоединяется способность революционного класса на революционные массовые действия, достаточно сильные, чтобы сломить (или надломить) старое правительство, которое никогда, даже и в эпоху кризисов, не «упадет», если его не «уронят».¹⁰

В работе «Гонители земства и аннибалы либерализма», опубликованной Лениным в 1901 г., дана замечательная характеристика событий в России и в Европе в эпоху 60‑х гг. Покровский не мог не знать этой работы и тем не менее он ее игнорировал не только в «Русской истории с древнейших времен», но и во всех своих последующий работах о реформах 60‑х гг. вообще и о Н. Г. Чернышевском в частности. Между тем, в указанной выше работе Ленин отводит Чернышевскому очень большое место и называет его великим русским социалистом домарксового периода, который своей могучей проповедью воспитал революционеров.

Характеризуя эпоху 60‑х гг. XIX в., В. И. Ленин писал: «Оживление демократического движения в Европе, польское брожение, недовольство в Финляндии, требование политических реформ всей печатью и всем дворянством, распространение по всей России «Колокола», могучая проповедь Чернышевского, умевшего и подцензурными статьями воспитывать настоящих революционеров, появление прокламаций, возбуждение крестьян, которых «очень часто» приходилось с помощью военной силы и с пролитием крови заставлять принять «Положение», обдирающее их, как липку, коллективные отказы дворян–мировых посредников применять такое «Положение», студенческие беспорядки — при таких условиях самый осторожный и трезвый политик должен был бы признать революционный взрыв вполне возможным и крестьянское восстание — опасностью весьма серьезной».¹¹

Покровский прошел мимо этих указаний В. И. Ленина об эпохе 60‑х гг. и не смог дать правильную характеристику революционного движения того времени и роли в нем Н. Г. Чернышевского.

Покровский не сумел показать, что: «Падение крепостного права вызвало появление разночинца, как главного, массового деятеля и. освободительного движения вообще и демократической, бесцензурной печати в частности».¹² Уже в начале, этого «разночинского» периода освободительного движения в России Н. Г. Чернышевский выступил, как главный руководитель ¹³ того «согласия между крестьянами и мещанами», к которым могли присоединиться «молодые и немолодые люди, сочинители и приверженцы «Великорусса», «Молодой России» и пр., чего, как огня, боялся либеральный деятель Кошелев.¹⁴

По Покровскому, «тайные общества декабристов, при всей своей слабости и неорганизованности, были куда сильнее (?!) всех «кружков» 60‑х годов».¹⁵ Многочисленные документы о декабристах (изданные самим же Покровским) и разночинцах показывают, что движение последних было «опасностью весьма серьезной» для господствующих классов тогдашней России и что оно было первой крупной волной революционного прибоя. Самодержавие свирепо боролось с ним — стоит только вспомнить расправу с самим Чернышевским, которого продержали в сибирских тюрьмах и на поселении почти 20 лет. Бесспорно, что на этом втором этапе освободительного движения революционеры–разночинцы проявили больше стойкости и решимости в борьбе против крепостного права и самодержавия, чем их предшественники на первом этапе освободительного движения (1825–1861 гг.).

Не вскрыл Покровский, и социального состава участников освободительного движения 60‑х гг. На основании конкретных исторических данных Ленин указал, что главными участниками этого движения были разночинцы. «В период дворянский, крепостной (1827–1846) дворяне, составлявшие ничтожное меньшинство населения, дают громадное большинство (76%) «политических». В период народнический, разночинский (1884–1890 гг.; о 60‑х и 70‑х годах, к сожалению, нет подобных данных) дворяне отходят на второй план, но все же дают еще громадный процент (30.6%). Интеллигенция дает подавляющее большинство (73.2%) участников демократического движения».¹⁶ По Покровскому же, разночинское движение это — «публика из зажиточных слоев общества».¹⁷

Грубый экономический материализм привел Покровского к антиисторическому пониманию разночинского буржуазно–демократического движения как движения «зажиточной публики», руководители которой имели «аристократические дачи». В то же время, вместе с аристократической верхушкой русского дореволюционного общества Покровский в студенчестве видел «пролетариев» (он оговаривается — не в «социально–экономическом смысле, а в смысле бытовом»), для которых вопрос о добывании насущного хлеба был центральным вопросом существования».¹⁸

Здесь уместно указать, что Г. В. Плеханов такого рода упрощенчество называл «суздальской простотой» и уподоблял таких исследователей изображенной у Успенского старухе–чиновнице, которая виднейших представителей философской мысли Западной Европы обвиняла в том, что они прежде всего «норовят в карман». В этом случае, — писал Плеханов, — «получается что–то вроде пасквиля на человеческую мысль, — такого пасквиля, который мог бы вызвать много несправедливого негодования, если бы не отличался глубочайшим комизмом».¹⁹ Ленин вскрывал классовые основы упрощенчества и указывал источник этого явления. Еще в 1897 г. он предостерегал; от упрощенчества в понимании буржуазно–демократического движения, указывая на ошибки тех исследователей, которые всегда «без различия исторических эпох» со словом буржуа связывают «своекорыстную защиту интересов меньшинства».²⁰ Это замечание Ленина целиком относится и к дореволюционным работам Покровского об эпохе 60‑х годов XIX в.

«Нельзя забывать, — писал Ленин, — что в ту пору, когда писали просветители XVIII века (которых общепризнанное мнение относится к вожакам буржуазии), когда писали наши просветители от 40‑х до 60‑х годов, все общественные вопросы сводились к борьбе с крепостным правом и его остатками. Новые общественно–экономические отношения и их противоречия тогда были еще в зародышевом состоянии. Никакого своекорыстия поэтому тогда в идеологах буржуазии не проявлялось; напротив, и на Западе и в России они совершенно искренно верили в общее благоденствие и искренно желали его, искренно не видели (отчасти не могли еще видеть) противоречий в том строе, который вырастал из крепостного».²¹

Н. Г. Чернышевский верил в «общее благоденствие России», он призывал к работе для приближения «этого желанного праздника», «светлого дня на улице России». «Любите его, стремитесь к нему; работайте на него, приближайте его, перенесите из него в настоящее сколько можете перенести; настолько будет светла и добра, богата радостью и наслаждением ваша жизнь, насколько вы сумеете перенести. в нее из будущего», — писал он в своем знаменитом романе «Что делать».

Излагая взгляды Н. Г. Чернышевского — «великого русского ученого и критика»,²² «великого русского гегельянца и материалиста»,²³ — Покровский допускает явно несостоятельные и друг друга исключающие утверждения. В своих работах он называет Н. Г. Чернышевского «славянофилом», «идеалистом в истории»,²⁴ «защитником своекорыстных интересов меньшинства»,²⁵ одним из представителей зажиточных слоев общества и даже «представителем меньшевистской тактики в аграрном вопросе».²⁶ Во всех этих утверждениях нет ни грана правды, нет и попытки проанализировать воззрения Н. Г. Чернышевского с позиций ленинизма. Больше того: Покровский становится на точку зрения буржуазного либерализма, для которого характерны заботливый обход социальных проблем, тщательное скрадывание у великих исторических деятелей революционных черт и традиций, фраза и обывательское славословие.

В своих оценках Н. Г. Чернышевского Покровский бросается из одной крайности в другую. То Чернышевский рисуется славянофилом, идеалистом в истории, защитником своекорыстных интересов меньшинства, либералом, представителем «меньшевистской тактики» и т. д., то он оказывается «близко подошедшим к Марксу, как никто из социалистов домарксового периода»,²⁷ и автором работ, которые «являются лучшими образчиками применения материалистического метода в русской исторической литературе до Плеханова».²⁸ В конце концов, Покровский оказался неспособным правильно определить сильные и слабые стороны Н. Г. Чернышевского.

Ни в «Русской истории с древнейших времен», ни в «Русской истории в самом сжатом очерке» Покровский почти совсем не говорит о том, как «русская действительность и отвратительные формы крепостного права» подействовали на формирование и последующее развитие мировоззрения «саратовского мечтателя». Если не считать отдельных замечаний, относящихся к 1928 г., Покровский не показал что «русские революционеры считали себя учениками и последователями известных корифеев буржуазно–революционной и марксистской мысли на Западе».²⁹ Непонимание Покровским развития революционною движения в России и его классовой основы привело к тому, что он утверждал, будто Герцен был «на практике монархистом»,³⁰ а из Чернышевского он сделал сторонника «мирной политики», повторив при этом вздор буржуазных публицистов, который разоблачен Лениным, в частности — в статье «Памяти Герцена». «На помощь самих крестьян в деле, — писал Покровский, — можно было рассчитывать лишь для более или менее отдаленного будущего: при данном уровне крестьянской сознательности так легко было вместо демократии получить черносотенную пугачевщину, — и Чернышевский отлично это понимал, недаром он в своей прокламации наставляет помещичьих крестьян «покуда пора не пришла, силу беречь, себя напрасно в беду не вводить, значит, спокойствие сохранять и виду, никакого не показывать».³¹

Утверждение Покровского, что Чернышевский только играл па идее вооруженного восстания, стоит в вопиющем противоречии с фактами.

Еще задолго до падения крепостного права Н. Г. Чернышевский писал в своем дневнике (май 1848 г.): «Я нисколько не подорожу жизнью для торжества своих убеждений, для торжества свободы, равенства, братства и довольства, уничтожения нищеты и порока. Если бы я только был уверен, что восторжествуют мои идеи, то даже не пожалел бы, что не увижу дня торжества и царства их. И сладко будет умереть, а не горько».³² В том же самом дневнике Чернышевский в ожидании «настоящего дня» говорит, что он лично готов к участию в неизбежной, по его мнению, крестьянской революции. «Неудовольствие народа против правительства, налогов, чиновников, помещиков — все растет. Нужно только одну искру, чтобы поджечь все это… Готова и искра… Сомнение одно — когда это вспыхнет? Может быть, лет через десять, но я думаю скорее. Я приму участие… Меня не испугает ни грязь, ни пьяные мужики с дубьем, ни резня».

Вместе со своим учеником Н. А. Добролюбовым Н. Г. Чернышевский пошел дальше Герцена. «Чернышевский был гораздо более последовательным и боевым демократом. От его сочинений веет духом классовой борьбы. Он резко проводил ту линию разоблачений измен либерализма, которая доныне ненавистна кадетам и ликвидаторам. Он был замечательно глубоким критиком капитализма, несмотря на свой утопический социализм».³³ Как идейный руководитель «Современника», Чернышевский отстаивал интересы широких крестьянских масс. «Пока не начались реформы, — рассказывает в своих воспоминаниях Шелгунов, — «Современник» отдал свои силы популяризации общих исторических понятий и первоначальных общих идей в области литературы. В это время, когда в жизнь пахнуло чем–то освежающим и свободным, читатели и писатели только готовились еще для будущего, которое их ждало и было впереди. Это будущее наступило вместе с первыми идеями реформы, и задачами реформ определились и задачи журналистики. Статьи «Современника», с которыми он выступил на разрешение выдвинувшихся вопросов, составляли действительно настолько замечательное и самостоятельное явление, что даже европейская экономическая литература, считавшая за собой никак не менее ста лет, не имела у себя ничего подобного. Я перечислю только некоторые из статей Чернышевского, посвященные крестьянскому вопросу. Статья по поводу «Русской беседы» об общинном владении, статья по поводу книги Гакстгаузена «О поземельной собственности»; «Критика философских предубеждений против общинного владения», «Экономическая деятельность и законодательство», «Суеверия и правила логики», «Труден ли выкуп земли», «О необходимости держаться возможно умеренных цифр при определении величины выкупа усадьбы», наконец, перевод политической экономии Стюарта Милля и примечания к нему».³⁴

В рядах защитников интересов крестьянских масс, в рядах защитников «мужика» от дикою помещика и «подлых либералов» типа Кавелина Н. Г. Чернышевский занимал выдающееся место. Это признавали даже враги Чернышевского. Посылались десятки, сотни доносов, обвинявших Чернышевского в «якобинстве» и содержавших требование убрать Чернышевского, заточить его в крепость, заковать в кандалы. Он был великим борцом за дело освобождения народа от крепостного рабства. После того как был арестован Чернышевский, Маркс неоднократно указывал русским революционерам на необходимость его освобождения и устройства ему побега из Сибири. Для осуществления этого дела Маркс лично предпринял целый ряд мер — вплоть до выдачи Лопатину денег на организацию побега Чернышевского.

Ленин отмечает гениальность Чернышевского, когда говорит об оценке последним сути «крестьянской реформы». Высказывания Чернышевского о самодержавии, крепостничестве и либералах того времени Ленин называет «гениальными провидениями», «превосходным пониманием современной ему действительности».

В своей работу «Что такое друзья народа» Ленин наиболее полно и всесторонне осветил вопрос об отношении Н. Г. Чернышевского к крестьянской реформе 1861 г. Ленин указал на «превосходное понимание Чернышевским современной ему действительности, понимание того, что такое крестьянские платежи, понимание антагонистичности русских общественных классов. Важно отметить также, что подобные чисто революционные идеи он умел излагать в подцензурной печати.

В нелегальных своих произведениях он писал то же самое, но только–без обиняков».³⁵

«Нужна была именно гениальность Чернышевского, — говорит Ленин в той же работе, — чтобы тогда, в эпоху самого совершения крестьянской реформы (когда еще не была достаточно освещена она даже на Западе), понимать с такой ясностью ее основной буржуазный характер, — чтобы понимать, что уже тогда в русском «обществе» и «государстве» царили и правили общественные классы, бесповоротно враждебные трудящемуся и безусловно предопределявшие разорение и экспроприацию крестьянства. И при этом Чернышевский понимал, что существование правительства, прикрывающего наши антагонистические общественные отношения, является страшным злом, особенно ухудшающим положение трудящихся».³⁶

«Чернышевский понимал, — пишет Ленин далее, — что русское крепостническо–бюрократическое государство не в силах освободить крестьян, т. е. ниспровергнуть крепостников, что оно только и в состоянии произвести «мерзость», жалкий компромисс интересов либералов (выкуп — та же покупка) и помещиков, компромисс, надувающий крестьян призраком обеспечения и свободы, а на деле разоряющий их и выдающий головой помещикам. И он протестовал, проклинал реформу, желая ей неуспеха, желая, чтобы правительство запуталось в своей эквилибристике между либералами и помещиками и получился крах, который бы вывел Россию на дорогу открытой борьбы классов».³⁷

Н. Г. Чернышевский был последовательным революционным борцом против крепостничества, он всецело стоял на стороне крестьянских масс, требуя передачи помещичьей земли крестьянам без выкупа. В статьях по крестьянскому вопросу он отстаивал революционное решение аграрного вопроса — «Вся земля мужицкая, выкупа никакого! Убирайся, помещики, пока живы!».³⁸ Еще раньше, в 1859 г., в письме к Герцену Чернышевский вместе с Добролюбовым писал: «Наше положение ужасно, невыносимо, и только топор может нас избавить, и ничего кроме топора не поможет. И пусть ваш «Колокол» благовестит не к молебну, а звонит набат. К топору, зовите Русь».³⁹ Чернышевский в эпоху реформы 1861 г. был лучшим революционным борцом за дело народа.

Чем же объяснить, что Покровский приписал Н. Г. Чернышевскому «меньшевистскую тактику» в аграрном вопросе? Причина этого кроется в том, что даже в освещении вопросов революционного движения В России Покровский как историк находился под влиянием буржуазной историографии и не всегда критически относился к этим работам, даже в тот период, когда уже считал себя марксистом. Некритическое отношение к буржуазным работам часто приводило Покровского к поразительным противоречиям, к «профессорской» эклектике и извращению исторических фактов. В своих последующих работах о Н. Г. Чернышевском Покровский не развернул большевистской критики своих неправильных воззрений, граничащих с фальсификацией истории революционного движения в России.

Некритически восприняв утверждение, что автором «Великорусса»⁴⁰ (прокламация тайного общества 1861 г., очень умеренного в своих политических требованиях) является Н. Г. Чернышевский, Покровский скоропалительно приходит к выводу, что раз Чернышевский — автор этой прокламации, то, следовательно, он является сторонником мирных методов борьбы. А дальше, комментируя воззвание «К барским крестьянам», он — уже в этом важнейшем документе эпохи 60‑х гг., написанном Чернышевским, находит «меньшевизм», причем ссылается на следующее место воззвания: «Надо спокойствие сохранять и вида никакого не показывать» — место, которое, кстати сказать, совершенно не стоит ни в каком противоречии со всем контекстом воззвания и в котором автор воззвания указывает на необходимость более тщательной подготовки восстания, и только.

Лишь в дни столетнего юбилея со дня рождения Чернышевского Покровский вынужден был отказаться от извращающего историю революционного движения 60‑х гг. утверждения, что Чернышевский был представителем меньшевистской тактики. Покровский не мог этого не сделать, потому что стали широко известны освещенные Лениным факты истории 60‑х гг. — эпохи Чернышевского, неопровержимо доказывающие громадную историческую роль Н. Г. Чернышевского как боевого и последовательного демократа в борьбе за идею крестьянской революции, за идею свержения всех старых властей.

Чернышевский и Добролюбов всячески высмеивали так называемое «освобождение» крестьян, называя реформу бессовестнейшим грабежом, надувательством крестьян. Н. Г. Чернышевский никогда не был либералом, наоборот — он всегда, до конца своей жизни, боролся с либералами всех мастей.

В статье «Крестьянская реформа и пролетарски–крестьянская революция» Ленин показывает страх либералов перед революцией, перед движением масс и при этом подчеркивает громадную историческую роль Н. Г. Чернышевского в разоблачении «гг. либеральных освободителей». Именно Чернышевский презрительно третировал подлость либералов и их измену делу освобождения крестьян. «Он умел влиять на все политические события его эпохи в революционном духе, проводя — через препоны и рогатки цензуры — идею крестьянской революции, идею борьбы масс за свержение всех старых властей. «Крестьянскую реформу» 61‑го года, которую либералы сначала подкрашивали, а потом даже прославляли, он назвал мерзостью, ибо он ясно видел ее крепостнический характер, ясно видел, что крестьян обдирают гг. либеральные освободители, как липку. Либералов 60‑х годов Чернышевский называл «болтунами, хвастунами и дурачьем», ибо он ясно видел их боязнь перед революцией, их бесхарактерность и холопство перед власть имущими».⁴¹

У Покровского нет ни одного слова о том, что великий русский демократ, революционер–просветитель Н. Г. Чернышевский — гениальный сын великого русского народа, его украшение и гордость. Н. Г. Чернышевский считал себя «сыном родины». Ведя борьбу против крепостного права, он заботился о приближении «настоящего счастливого дня» для своего народа. Он «страстно, беспредельно желал блага родине», он хотел служить ей, как «истинный сын своей родины». «Существенная польза, какую может принести у нас обществу отдельный подвижник посредством своей публичной деятельности, состоит не только в том, что он непосредственно сообщает знания — такой даровитый народ, как наш, легко приобретает знания, лишь бы захотел, — но ещё более в том, что он пробуждает любознательность, которая у нас еще недостаточно распространена. В этом смысле лозунгом у нас должны быть слова поэта: «Ты вставай, во мраке спящий брат».⁴²

Н. Г. Чернышевский верил в светлое будущее нашей страны, в прекрасное будущее великого русского народа. Ленин в своей статье «О национальной гордости великороссов» писал о Чернышевском как о «великорусском демократе», который отдавал свою жизнь делу революции, был преисполнен чувствами настоящей любви к родине.

«Мы помним, — писал Ленин в этой статье, — как полвека тому, назад великорусский демократ Чернышевский, отдавая свою жизнь делу революции, сказал: «жалкая нация, нация рабов, сверху донизу — вое рабы». Откровенные и прикровенные рабы–великороссы (рабы по отношению к царской монархии) не любят вспоминать об этих словах. А, по–нашему, это были слова настоящей любви к родине, любви, тоскующей вследствие отсутствия революционности в массах великорусского населения. Тогда ее не было. Теперь ее мало, но она уже есть. Мы полны чувства национальной гордости, ибо великорусская нация тоже создала революционный класс, тоже доказала, что она способна дать человечеству великие образцы борьбы за свободу и за социализм, а не только великие погромы, ряды виселиц, застенки, великие голодовки и великое раболепство перед попами, царями, помещиками и капиталистами».⁴³

Действительными патриотами нашей родины были люди, прославившие русское имя чудесными творениями человеческой культуры, враги самодержавия и помещичье–капиталистического гнета, беззаветные борцы за дело трудящихся и эксплоатируемых масс. «Высокие патриотические чувства жили в сердцах Пушкина и Белинского, Добролюбова и Чернышевского, целой плеяды революционеров, людей, прокладывавших новые пути в общественной жизни, в науке и искусстве».⁴⁴ Чтобы понять это, надо прежде всего решительно осудить те неправильные взгляды, которые развивал Покровский в связи с этими великими именами и в том числе — с именем Н. Г. Чернышевского.