Антимарксистские извращения и вульгаризаторство так называемой «школы» Покровского

• Статья акад. Ем. Ярославского первоначально была напечатана в «Правде» от 12 января 1939 г.;. Для настоящего издания статья дополнена автором.

Одной из задач, которые ставил себе ЦК ВКП(б), создавая «Краткий курс истории ВКП(б)», является необходимость освободить марксистскую литературу от упрощенчества и вульгаризации в толковании ряда вопросов теории марксизма–ленинизма и истории партии.

В чем выражалась эта вульгаризация? В своем постановлении «О постановке партийной пропаганды в связи с выпуском «Краткого курса истории ВКП(б)» в ряду примеров этой вульгаризации ЦК ВКП(б) указывает и на тот факт, что:

«В исторической науке до последнего времени антимарксистские извращения и вульгаризаторство были связаны с так называемой «школой» Покровского, которая толковала исторические факты извращенно, вопреки историческому материализму освещала их с точки зрения сегодняшнего дня, а не с точки зрения тех условий, в обстановке которых протекали исторические события и, тем самым, искажала действительную историю».

Еще раньше, в постановлении ЦК ВКП(б) и СНК СССР от 26 января 1936 г. об учебниках по истории отмечались многочисленные извращения, несостоятельные исторические определения и установки, имеющие «в своей основе известные ошибки Покровского». В этом постановлении ЦК ВКП(б) и СНК СССР указывали, что «среди некоторой части наших историков, особенно историков СССР, укоренились антимарксистские, антиленинские, по сути дела ликвидаторские, антинаучные взгляды на историческую науку».

А в замечаниях товарищей Сталина, Жданова и Кирова по поводу конспекта учебника по истории СССР, представленного группой учеников Покровского, также отмечен ряд крупнейших извращений: сваливание в одну кучу феодализма и дофеодального периода, смешивание самодержавного строя государства и строя феодального, когда Россия была раздроблена на множество самостоятельных полугосударств; сваливание в одну кучу понятий: «реакция» и «контрреволюция», революция «вообще», революция буржуазная и революция буржуазно–демократическая и т. д.

Все эти и подобные извращения в значительной степени представляют собой систему взглядов, свойственную всей «школе» Покровского и руководителю этой «школы» — самому М. Н. Покровскому.

I

М. Н. Покровский никогда не был последовательным сторонником диалектического и исторического материализма, а являлся сторонником экономического материализма. «Теория» экономического материализма представляет полную противоположность марксистскому пониманию истории. Эта «теория» все сложные и противоречивые события и факты общественного развития объясняет автоматическим действием экономики. Она фактически совершенно игнорирует классовую борьбу, сводя объяснение исторического процесса только к слепой силе стихийного экономического развития. Самый термин «экономический материализм» — буржуазного происхождения.

Известно, что Ленин не только отрицательно относился к термину «экономический материализм», но считал, что экономический материализм, — упрощенно сводящий все содержание развития истории к экономике, есть вульгаризация, выхолащивание исторического процесса, отрицание роли передовых идей в истории, отрицание элементов сознательности, вносимых в рабочее движение извне. Еще в работе «Что такое «друзья народа»…» Ленин, полемизируя против народника Михайловского, писал: «Но где читали Вы у Маркса или Энгельса, чтобы они говорили непременно об экономическом материализме? Характеризуя свое миросозерцание, они называли его просто материализмом».¹ «Экономический материализм» был излюбленной теорией «легальных марксистов», экономистов и меньшевиков, стремившихся выхолостить революционную диалектику марксизма и использовать его для апологии капитализма. Вместо глубоко жизненной и единственна правильной теории исторического материализма, сторонники вульгарного экономического материализма изобретали абстрактные социологические схемы и применяли их с полным пренебрежением к подлинному историзму. Живую творческую деятельность и борьбу классов, партий, отдельных личностей они игнорировали. Так, например, меньшевики догматически, по–школярски, антиисторически отрицали руководящую роль пролетариата в русской буржуазно–демократической революции 1905 года на том основании, что в буржуазной революции, по их мнению, главной движущей силой должна быть буржуазия. Ленин показал теоретическую фальшь этого антиисторического и антидиалектического утверждения меньшевиков. Ленин указывал, что меньшевики: «принижают материалистическое понимание истории своим игнорированием действенной, руководящей и направляющей роли, которую могут и должны играть в истории партии, сознавшие материальные условия переворота и ставшие во главе передовых классов».²

Покровский еще с конца 90‑х годов стал на точку зрения «экономического материализма» в области исторической науки. Этот груз он принес с собою и в нашу партию. Находясь под идейным влиянием идеалиста Богданова, Покровский в своих исторических работах противопоставлял экономический материализм историческому. Пережитки этой идеологии остались у Покровского до конца жизни. «Кто прошел через легальный марксизм, — объяснял этот факт в 1930 г. сам Покровский, — тот обычно долго носил на себе след такой установки, известный пережиток, болезненный пережиток этого недиалектического, хотя и материалистического объяснения истории».³

Покровский в своих произведениях не стоял на точке зрения диалектического материализма, а проводил линию буржуазных и мелкобуржуазных «попутчиков» пролетариата, защищавших идеалистические взгляды.

«К нашей партии, — писал Ленин о такого рода примкнувших к пролетарскому движению деятелях, — в ходе буржуазно–демократической революции примкнул ряд элементов, привлеченных не чисто пролетарской ее программой, а преимущественно ее яркой и энергичной борьбой за демократию и принявших революционно–демократические лозунги пролетарской партии вне их связи со всей борьбой социалистического пролетариата в ее целом».⁴

В 1904 г. Покровский доказывал, что «действительность есть только наше представление. Мир есть совокупность наших «переживаний».⁵ Это была идеалистическая, Махистская точка зрения. Венский физик Э. Мах и немецкий философ Р. Авенариус еще в 80‑х годах XIX ст. выработали реакционную идеалистическую систему, названную Авенариусом «эмпириокритицизм». Мах пытался связать эту философию с естествознанием.

Подобно субъективным идеалистам Беркли и Юму, махизм считал, что в процессе познания люди имеют дело не с объективно вне нас существующим миром, а с «комплексами элементов опыта», т. е. с ощущениями. Новым термином «элементы опыта» махисты прикрывали свой субъективный идеализм, фактически стоявший в противоречии со всей современной им наукой.

В своей работе «Материализм и эмпириокритицизм» Ленин показал, что мысль и ощущение не могут быть независимы от человека. «Ощущение без человека, до человека есть вздор, мертвая абстракция, идеалистический выверт».⁶

Махисты отрицали существование объективного мира и объективные законы природы. Мир, говорили они, представляет собой хаос элементов — ощущений. Из этого хаоса человеческое сознание конструирует мир и вносит в него закономерность. Покровский также представлял мир, как «хаос первичных ощущений». Как и махисты, он считал невозможным познать, а следовательно и изучать мир.

«Преодолеть хаос можно только одним путем: упрощая его, — писал Покровский в своей статье против Риккерта. — Из миллиона действительных и возможных впечатлений мы берем два–три, которые нам нужны для практических целей ориентировки. Если они выбраны удачно — дают возможность в краткой формуле охватить то, что составляет для нас сущность явления, — то, чем оно для нас важно, — этого достаточно».⁷

Отсюда ясно, что Покровский скатывался к идеалистической теории махизма. Против подобных идеалистических взглядов махистов и эмпириокритиков (Богданов, Базаров и др.) и была направлена гениальная книга Ленина «Материализм и эмпириокритицизм».

Покровский не признавал, что существуют объективные законы природы независимо от нашего сознания. Ленин же вслед за Марксом и Энгельсом писал: «Признание объективной закономерности природы и приблизительно верного отражения этой закономерности в голове человека есть материализм».⁸ Покровский отрицал объективную закономерность. Он заявлял, что «закон — это даже не план действительности, не ее схема: это — ее мерка, масштаб».⁹

Покровский пошел еще дальше — он прямо призывал применять в области истории идеалистическое учение Маха о господстве принципа целесообразности. Покровский этим самым примыкает, с одной стороны, к буржуазной школе таких социологов, как Спенсер, и др., и с другой — к вульгарным экономистам.

Таким образом, Покровский не освободился от влияния идеализма и экономического материализма даже и вступив в ряды большевистской партии. В дальнейшем, в период реакции 1908–1911 гг., его философия истории, развиваясь под влиянием Богданова, еще более отдалилась от исторического материализма. Влияние Богданова иа Покровского было тем более велико, что не ограничилось одной теоретической областью. С 1907 по 1911 гг. Покровский был связан с Богдановым общей борьбой против Ленина и большевизма в рядах антиленинской фракционной группы «Вперед».

Группа «Вперед» призывала к созданию «пролетарской науки» и «пролетарской философии», а по существу проповедывала махизм под названием эмпириомонизма, о котором Ленин писал: «Скрывается под этим псевдонимом махизм, т. е. защита философского идеализма под разными соусами (эмпириокритицизм, эмпириомонизм и т. д.».¹⁰

Впередовцы в 1909 г. организовали свою фракционную школу на о. Капри, а в 1910 г. — в Болонье. Покровский был лектором в обеих школах и читал там курс истории России — от Петра до нашей эпохи.

Ошибки Покровского поставили его в период реакции в лагерь отзовистов, а позднее, в период империалистической войны, сблизили его с Троцким. После победы социалистической революции в России Покровский примыкал в 1918 г. к «левым коммунистам», т. е. к презренной группе бухаринцев и троцкистов.

Даже в период пролетарской диктатуры Покровский в одном из своих последних выступлений (1 декабря 1931 г.) рекомендовал не признавать объективной исторической науки. «И мой завет вам, — говорил Покровский, — не итти «академическим» путем, каким шли мы, ибо «академизм» включает в себя как непременное условие признание этой самой объективной науки, каковой не существует. Наука большевистская должна быть большевистской».¹¹ С одной стороны, как будто очень радикальное и правильное заявление: отбросьте академизм, отстаивайте партийность в науке. Но с другой стороны, — прямое заявление, что объективной науки не существует. Это заявление только на руку врагам марксизма–ленинизма. Оно дает повод врагам большевизма утверждать, что и большевистская наука не есть объективная наука, а это полностью противоречит марксизму–ленинизму.

II

Покровский и его «школа» учили, что «история есть политика, опрокинутая в прошлое». Это ведет к извращению исторической перспективы; исторические события берутся не в той связи, в какой они происходят, на них субъективно переносятся характеристики и оценка сегодняшнего дня, происходит модернизация истории. Так, например, Покровский в прокламации «Молодой России» 60‑х гг. видел предугадывание событий пролетарской революции. Отряды Пугачева он сравнивает с красногвардейскими отрядами гражданской войны советского периода.

В погоне за парадоксальными рискованными аналогиями между; современностью и отдаленным прошлым Покровский объявил, например, Чернышевского… меньшевиком — за программу «Великоруса». ¹² А Ткачева, народнические и бланкистские взгляды которого Маркс и Энгельс беспощадно высмеивали, Покровский называл «первым русским марксистом».¹³

Покровский преуменьшает огромную роль Ленина как историка России, тогда как ряд трудов Ленина — «Развитие капитализма в России» и позднейшие его работы, относящиеся и к революции 1905 года, и к периоду реакции, и к периоду империалистической войны!, к эпохе Октябрьской Социалистической революции 1917 года и Советского периода истории СССР, — являются, как и работы товарища Сталина, ценнейшим вкладом в историческую науку.

Покровский игнорировал огромную роль большевистской партии как руководящей силы в революции. Он игнорировал роль народных масс и их героев в истории СССР.

Будучи членом коллегии Наркомпроса и заместителем народного комиссара просвещения, Покровский до 1922–1923 гг. совершенно отрицал необходимость изучать историю в школе. Поддерживая «левацкие» теории «отмирания» школы и теории «комплексного» преподавания, Покровский проводил ликвидаторские мероприятия в преподавании истории. Прикрываясь громкой фразой, что «марксизм и ленинизм ориентируются не на прошлое, а на будущее», Покровский отрицал самую необходимость изучения истории с древнейших времен.¹⁴

Именно Покровский был против последовательного хронологического изложения истории. Он даже уверял, что «хронологические даты не имеют ничего общего ни с какой действительностью».¹⁵ Известно, что именно Ленин настоял на том, чтобы в школах изучали даты важнейших исторических событий, и Покровский вынужден был, по предложению Ленина, дать в своей книге «Русская история в самом сжатом очерке» — синхронистические таблицы.

Нечего и говорить, что вышеуказанная точка зрения Покровского на историю ничего общего не имеет с марксизмом–ленинизмом. Достаточно напомнить речь Ленина на III съезде РКСМ: «Коммунистом стать можно лишь тогда, когда обогатишь свою память знанием всех тех богатств, которые выработало человечество».¹⁶

Надо ли доказывать, как велик вред, нанесенный советской школе теориями и практикой Покровского и его учеников?

III

Ленин считал безусловным требование марксистской теории рассматривать историческое событие в определенных исторических рамках, учитывая конкретные особенности, отличающие одну страну от другой в пределах одной и той же исторической эпохи.

В качестве основного понятия исторической науки Маркс и Ленин выдвигали учение об общественно–экономических формациях.

«Маркс, — писал Ленин, — положил конец воззрению на общество, как на механический агрегат индивидов, допускающий всякие изменения по воле начальства (или, все равно, по воле общества и правительства), возникающий и изменяющийся случайно, и впервые поставил социологию на научную почву, установив понятие общественно–экономической формации, как совокупности данных производственных отношений, установив, что. развитие, таких формаций есть естественно–исторический процесс».¹⁷

У Маркса, как указывал Ленин, всякий исторический анализ и всякое обобщение вытекали не из субъективного отношения к ним, а из фактов, установленных «с точностью естественно–исторического наблюдения». Покровский не применял такого марксистско–ленинского подхода к изучению истории. Основным стержнем исторического процесса Покровский считал борьбу торгового и промышленного капитала. Его антиисторический метод стирает исторические грани всех эпох и событий и приводит к полному их извращению.

Обратимся к некоторым отдельным периодам русской истории в изложении М. Н. Покровского.

Покровский отрицает Киевский период существования русского государства. В то время как Карл Маркс особо выделяет Киевский период истории как период роста империи Рюриковичей на востоке Европы и проводит аналогию между «Киевской Русью на востоке и империей Карла Великого на западе, — Покровский утверждает, что «говорить о едином «русском государстве» в киевскую эпоху можно только по явному недоразумению».¹⁸

Киевскую Русь Покровский рисует как бесклассовое общество. Он игнорирует при этом такие исторические документы, как «Русская Правда». Так, даже в издании 1929 г. «Русской истории в самом сжатом очерке» мы читаем: «Наказаний вначале не было, потому что городская Русь X–XI вв. еще не знала общественных классов». И вслед за этим, в полном противоречии с только что сказанным, мы читаем: «Наказания служат средством для господствующего класса поддержать свою власть и привилегии…¹⁹ Общественных классов не было, а господствующий класс был. Над кем же господствовал этот класс? Этого Покровский не говорит.

К крещению Руси Покровский подходит не как историк, а как плохой пропагандист–безбожник. Он не дает никакого анализа тех перемен, с которыми связано было крещение Руси: расширение связей Киевской Руси с Европой, проникновение письменности через церкви и монастыри, возникновение школ. Покровский все сводит к «внешней перемене»: «дело шло об изменении именно обрядов, а религиозные верования и до и после крещения оставались и тогда и гораздо позже, до наших дней — анимизмом…».²⁰

Как будто дело шло только о культе, а не о культуре.

Оставляя в стороне неверное утверждение Покровского, будто «до наших дней» религиозные верования народа остались анимизмом, необходимо указать, что задача историка–марксиста состоит в том, чтобы восстановить действительную картину перемен в жизни древней Руси, в культуре древней Руси, которые были вызваны новыми, более расширенными связями, а этого ни сам Покровский, ни ею ученики не сделали. Заслуга в постановке этих вопросов принадлежит, как известно, ЦК ВКП(б) — товарищам Сталину, Кирову, Жданову.

IV

Насилуя исторические факты, укладывая их в прокрустово ложе своей социологической схемы, Покровский стержнем всей русской истории считал торговый капитал. Заимствованную им у Богданова и легальных марксистов теорию торгового капитализма он пытался сделать универсальной отмычкой для решения всех вопросов истории. По его мнению, войны Киевской Руси — это войны торгового капитала; и борьба опричнины с боярами — это борьба торгового капитала; и восстание Емельяна Пугачева — это борьба торгового капитала («казацкого») против торгового же капитала (московского); и восстание декабристов — это борьба торгового капитала; и реформа 1861 года проводилась также под влиянием торгового капитала; и русско–японская война есть война торгового капитала; и последняя империалистическая война 1914–1918 гг. произошла в результате борьбы между двумя видами капитализма в России — торгового и промышленного.

Так искажая исторический процесс, Покровский не оставляет места для живой конкретной истории.

Некуда дальше итти в антиленинском извращении истории ради искусственно придуманной социологической схемы!

Покровский, считая себя марксистом, защищал в своих работах идеалистические теории. Так, в вопросе о феодализме он поддерживал идеалистическую теорию профессора Павлова–Сильванского. Вопреки учению Маркса и Энгельса, вопреки учению Ленина о смене общественно–экономических формаций, Покровский видел основную силу, создававшую Московское самодержавное крепостническое государство, не в классе феодальных землевладельцев, а в торговом капитализме. Он повторял, что в мономаховой шапке по русской земле ходил торговый капитал.

Лишь в 1931 г. Покровский признал, хотя и далеко не полностью, что в этом вопросе он ошибался.

В статье: «О русском феодализме, происхождении и характере абсолютизма в России» Покровский указывал, что его концепция русской истории в основном никогда не расходилась с ленинской. «Но совершенно ясно, — признавался Покровский, — что в ряде отдельных формулировок, иногда очень важных, старые изложения этой концепции звучали весьма не по–ленински, а иногда были попросту теоретически малограмотны. Так, например, безграмотным является выражение «торговый капитализм»: капитализм есть система производства, а торговый капитал ничего не производит».²¹

Далее Покровский признал неправильность своей формулировки, что самодержавие это «торговый капитал в шапке Мономаха». Наконец, Покровский признал, что им «был недостаточно учтен и факт относительной независимости политической надстройки от экономического базиса». «Экономический материализм, — заключал перечень своих старых ошибок! в 1931 г. сам Покровский, — не был еще мною изжит на все сто процентов, когда я писал и «Русскую историю», и «Очерк истории культуры», и даже «Сжатый очерк».²²

Таким образом, «пересмотр» концепции у Покровского сводился только к тому, что он отказался от названия «торговый капитализм» и признал «преувеличения» по вопросу о самодержавии.

На самом деле, как было выше показано, антиленинской была вся его схема исторического процесса России, а не только отдельные ее частности. Это доказывает и самый общий анализ его ошибок по конкретным вопросам русской истории.

Как объяснял, например, Покровский, крестьянские восстания в России? И здесь у него «руководящая сила» — торговый капитал. Покровский и его «школа» виноваты в том, что в исторических работах, вышедших в период пролетарской диктатуры, эти крестьянские движения характеризуются презрительными терминами, пущенными в оборот крепостниками, — «пугачевщина», «разинщина» и т. д. При этом в своем многотомном труде «Русская история с древнейших времен» Покровский при изложении событий XVII в. ничего не говорит о восстании Степана Разина. В «Русской истории в самом сжатом очерке» Покровский уверяет, что восстание Степана Разина было «непосредственно связано с развитием торгового капитализма».²³

Покровский пытался объяснить восстание Разина как столкновение между торговым капиталом периферии (Поволжье) и торговым капиталом центра (Москва). Другой представитель «школы» Покровского, оказавшийся врагом народа, — Меерсон, еще более углубил: эти ошибки Покровского: в крестьянском восстании под руководством Пугачева он видел буржуазную революцию — борьбу торгового капитала колоний против торгового капитала метрополий. Под влиянием этой грубейшей вульгаризации истории сам Покровский в одной из статей, посвященных Пугачевскому восстанию, называет его ранней буржуазной революцией эпохи торгового капитала.

Исторические факты, однако, опровергают этот взгляд на узкопериферийный характер крестьянского восстания, под руководством Степана Разина, распространившегося на широкую территорию большей части центральной России. Ленин и Сталин высоко оценивали значение крестьянских восстаний в истории.

Напомним речь Ленина с Лобного места на Красной площади при открытии памятника Степану Разину. «Этот памятник, — говорил Ленин, — представляет одного из представителей мятежного крестьянства. На этом месте сложил он голову в борьбе за свободу».²⁴

Напомним далее беседу товарища Сталина с Эмилем Людвигом:

«Мы, большевики, — сказал товарищ Сталин, — всегда интересовались такими историческими личностями, как Болотников, Разин, Пугачев и др. Мы видели в выступлениях этих людей отражение стихийного возмущения угнетенных классов, стихийного восстания крестьянства против феодального гнета. Для нас всегда представляло интерес изучение истории первых попыток подобных восстаний крестьянства. Но, конечно, какую–нибудь аналогию с большевиками тут нельзя проводить».²⁵

Покровский подчеркивал казацкий характер восстания Пугачева, смазывая его крестьянский характер. В некоторых же своих работах Покровский признавал восстание Пугачева ранней буржуазной революцией в России, явно антиисторически оценивая его движущие силы, программу и характер. При этом Покровский не мог удержаться от грубой модернизации, от сравнения отрядов Пугачева с партизанскими красногвардейскими отрядами гражданской войны в период пролетарской диктатуры, игнорируя огромную разницу эпох, обстановки, движущих сил двух совершенно различных и по форме, и по содержанию исторических событий. Отношение Ленина и Сталина к этим народным, крестьянским восстаниям, как мы видели, ничего общего не имеет с отношением к ним Покровского.

V

Покровский совершенно неправильно трактует такие важнейшие моменты русской истории, как татарское иго, польская интервенция в начале XVII в., отечественная война 1812 года и др. В установлении виновников и причин войны 1812 года Покровский рабски следует за таким ненадежным источником, как мемуары наполеоновского посла в Петербурге Коленкура. Именно этот наполеоновский шпион писал, что единственным виновником войны 1812 года явилось русское дворянство. Конечно, русские дворяне боялись проникновения революционных идей французской буржуазной революции в Россию. Но известно, что нашествие Наполеона на Россию было войной захватнической, грабительской, и именно потому, что это нашествие было захватническим, грабительским, оно вызвало отечественную войну, и против Наполеона поднялась вся Россия. Напомним, что писал Ленин в феврале 1918 г. об этой войне.

«Империалистские войны Наполеона продолжались много лет, захватили целую эпоху, показали необыкновенно сложную сеть сплетающихся империалистских ²⁶ отношений с национально–освободительными движениями».²⁷ Не ясно ли, что Ленин считал отечественную войну 1812 года национально–освободительным движением?

Покровский игнорировал тот бесспорный факт, что армия Наполеона была разгромлена в результате героической народной войны против интервенции, и изображает этот разгром как результат неурядиц в самой наполеоновской армии и сильных морозов. Хороша неурядица, когда весь народ в России поднялся против захватчиков.²⁸

Неисторическое, антимарксистское объяснение дал Покровский и восстанию декабристов. Известно, что Ленин считал восстание декабристов революционным. Ленин не раз высказывал глубокое уважение к декабристам, хотя и считал их «дворянскими революционерами».

«Чествуя Герцена, — писал Ленин, — мы видим ясно три поколения, три класса, действовавшие в русской революции. Сначала — дворяне и помещики, декабристы и Герцен. Узок круг этих революционеров. Страшно далеки они от народа. Но их дело не пропало. Декабристы разбудили Герцена…»²⁹

Ленин подчеркивал, что главное в движении декабристов — это их борьба против крепостничества и царского самодержавия. Он ценил республиканские стремления декабристов. Ленин гордился декабристами.

А Покровский видел в декабристах только дворянское движение. «Никакие фразы, — писал он, — взятые из буржуазных конституций, не могут замаскировать тою факта, что движение декабристов было, в сущности, дворянским движением».³⁰

Ленин видит в декабристах дворянских революционеров, зараженных демократическими идеями Европы. У Покровского же декабрист только «обиженный самодержавием дворянин». Декабристы, по мнению Покровского, боролись за аристократический строй общества. В своих «Очерках по истории революционного движения» Покровский допускает ошибку и другого рода. Он идеализирует Пестеля — руководителя Южного Общества декабристов, и считает, что большевистская аграрная программа идет от… проекта Пестеля.

Не от Маркса, оказывается, идут большевики, а от мелкобуржуазного революционера — по характеристике самого Покровского — Пестеля. Занимаясь беспочвенными аналогиями и перенося точку зрения сегодняшнего дня на прошлое, М. Н. Покровский видит в Пестеле то отдаленного предшественника «величайшего практика революционера наших дней» — Ленина, то отождествляет Южное Общество с правыми эсерами.

«Правые эсеры — это Группа Пестеля, левые эсеры — это группа «Соединенных славян». Подобная вульгаризация вовсе не помогала действительно научному изучению восстания декабристов. Причины поражения вооруженного восстания декабристов Покровский видит не в классовом составе участников этого восстания, а в колебаниях хлебных цен, которые в 20‑х годах XIX столетия пошли на понижение, а поэтому–де восстание и не могло победить, так как дворянство в целом не хотело разрыва с крепостническим порядком.

VI

Народничество в изображении Покровского также получило неправильное антиленинское освещение. Ленин определял народничество как идеологию мелкобуржуазной крестьянской демократии. Народнический, утопический социализм — это крестьянский социализм. Само перерождение революционного народничества 70‑х годов в либеральное народничество Ленин объяснял расслоением крестьянства, расколом деревни.

А Покровский отрицал эту ленинскую точку зрения, которая не могла не быть ему известной. «Народничество, — писал Покровский, — есть общественное мировоззрение мелкобуржуазной интеллигенции, — мировоззрение «грамотея–десятника», не позабывшего мужицкой избы, где он вырос, сознающего свою вину и свой долг перед народом, но все–таки командующего этим народом и смотрящего на народ сверху вниз».³¹

При этом надо отметить грубую ошибку, допущенную Покровским в первых изданиях только что цитированной книги. Покровский считал интеллигенцию особым классом, промежуточным между пролетариатом и буржуазией, и тем самым лил воду на мельницу махаевщины.

Совершенно антимарксистские взгляды находим мы у Покровского по вопросу о первой буржуазно–демократической революции 1905 года. Он сам объяснял, что это был для него период, когда у него окончательно рушились демократические иллюзии. Но и объяснение по поводу своих ошибок Покровский начал с новой ошибки: «Классовая борьба, благодаря 1905 г., из теории стала жизненным фактом — без нее уже нельзя понять исторического процесса».³² Как будто до 1905 г. у нас не было классовой борьбы.

Прежде чем перейти к революции 1905 г., остановимся несколько на характеристике русско–японской войны в работах Покровского. И здесь опять на сцену появляется вездесущий торговый капитал. «Руководителем авантюры был торговый капитал».³³

Вопреки Ленину и Сталину, которые установили, что царизм — это «военно–феодальный империализм», вопреки указанию Ленина, что в России в 1904–1916 гг. у власти была: «горстка крепостников–помещиков, возглавляемая Николаем II»,³⁴ — Покровский изображал эту войну как войну торгового капитала. Он совершенно неправильно изображал дело так, будто при дворе боролись два капитализма: один более мирный — промышленный — виттевский, а другой более грабительский — торговый капитал.

В лекциях «Внешняя политика России в XX веке» Покровский приводил нестерпимо грубую социологическую схему. По его словам выходило, что внешняя политика царизма в начале XX века якобы не была империалистической, потому что Россия только после 1906 г. — т. е. после русско–японской войны — вступила в полосу империализма.

То, что он не показал грабительских целей японского империализма, а изобразил дело так, что Япония только защищалась от хищнических устремлений царского правительства, несомненно, на руку японским империалистам. Такую же грубую ошибку Покровский допустил в оценке причин империалистической войны 1914–1918 гг.

Он делал крупнейшие ошибки в анализе причин революций 1905 и 1917 гг., именно потому, что не разделял ленинской теории империализма и неправильно представлял себе классовую сущность русского царизма. Впоследствии он сам признал, что в оценке империализма, по крайней мере, до 1924 г., он «сидел между двумя стульями, концепцией Гильфердинга и концепцией Ленина…»,³⁵

Поэтому у Покровского не найти в его характеристике империализма такого важнейшего признака, как стремление империалистов к новому переделу мира.

Он совершенно неправильно характеризовал классовую сущность царизма. Вслед за Богдановым Покровский повторял, что царское самодержавие «не было вовсе остатком седой феодальной старины, а было созданием торговою капитализма, т. е. предыдущей стадии капиталистического же развития».³⁶

Ленин, как известно, характеризовал царизм прежде всего как представителя интересов крепостников–помещиков. Ленин считал, что царская монархия есть средоточие …«банды черносотенных помещиков (от них же первый — Романов)»…³⁷ Для Покровского царское самодержавие — это «политически организованный торговый капитализм».³⁸ Помещик для него — «агент торгового капитала».³⁹

Выступая по существу против Ленина, Покровский заявляет, что.«само объяснение самодержавия просто как верхушки крепостнического государства и больше ничего, — это объяснение недостаточно глубоко, оно оставляет нас в недоумении перед целым рядом вопросов».⁴⁰ Между тем, ленинская характеристика царизма диалектична, она отражает все изменения в экономическом, классовом и политическом развитии страны. Покровскому, вероятно, было известно, что Ленин в полемике с меньшевиками, троцкистами и другими оппортунистами отстаивал характеристику царизма как политического аппарата крепостников–помещиков? «Развитие русского государственного строя за последние три века показывает нам, что он изменял свой классовый характер в одном определенном направлении. Монархия XVII века с боярской думой не похожа на чиновничью–дворянскую монархию XVIII века. Монархия первой половины XIX века — не то, что монархия 1861–1904 годов. В 1908–10 гг. явственно обрисовалась новая полоса, знаменующая еще один шаг в том же направлении, которое можно назвать направлением к буржуазной монархии».⁴¹ Ленин прекрасно видел, что самодержавие сделало шаг в сторону буржуазной монархии, но не стало еще ею. И когда меньшевики — Рожков, Ларин, Мартов, Ерманский и др., объявили царизм уже буржуазным, Ленин резко выступил против этого утверждения.. Ленин признавал, что крепостники–помещики вступили в союз с верхушкой банковой и торгово–промышленной буржуазии, но он реши» тельно выступил против утверждения Ерманского, что русская буржуазия уже стала политически господствующим классом в полном смысле этого слова. «Это — сплошная фальшь, — пишет Ленин. — Тут забыто и самодержавие, и то, что власть и доходы остаются по–прежнему в руках землевладельцев–крепостников. Г. Ерманский напрасно думает, что «только в конце XIX и начале XX века» наше самодержавие «перестало быть исключительно крепостническим». Этой «исключительности» не было уже в эпоху Александра II по сравнению с эпохой Николая I. Но смешивать крепостнический режим, теряющий свойства исключительно крепостнического, делающий шаги к буржуазной монархии, смешивать его с «полным господством представителей крупного капитала» совершенно непозволительно».⁴²

В отличие же от меньшевистской фальсификации классовой природы русского самодержавия, объявляющей царизм диктатурой промышленной буржуазии, Покровский считал царское самодержавие диктатурой торгового капитала. Как меньшевики–ликвидаторы приходили во время столыпинщины к отрицанию буржуазно–демократической революции, так и оценка Покровским царизма делает фактически ненужным буржуазно–демократический этап русской революции. Недаром он впоследствии утверждал, что февральская революция положила фактически начало диктатуре пролетариата.

Покровский стоял по существу на реформистской точке зрения. Вопреки Ленину, утверждавшему, что буржуазно–демократическая революция в России нужна была для того, чтобы покончить с остатками крепостничества и расчистить путь для классовой борьбы в России, Покровский утверждал, что революция для этого была не нужна, а что для этого достаточно было правительственной реформы.

Покровский прямо утверждал, что круговая порука в деревне была отменена торговым капиталом и что якобы тот же торговый капитал в 1861 г. отменил и крепостное право, что в 1906 г. этим же торговым капиталом была будто бы ликвидирована и крестьянская община; а так как эта ликвидация проводилась самим царским правительством, то для этого, по мнению Покровского, «не нужна была революция, а достаточно было реформы».⁴³

Ленин неоднократно указывал на то, что буржуазно–демократическая революция 1905 г. — это в значительной степени крестьянская революция, что аграрный вопрос составляет основу буржуазной революции в России, это основной вопрос, который должна была разрешить русская революция, что самодержавие опиралось прежде всего на дворянское крупное полукрепостническое землевладение. Покровский же считал, что в революции 1906 г. шла ожесточенная борьба двух форм капитализма — борьба торгового капитала с промышленным капиталом.

Совершенно неправильно Покровский рисовал и движущие силы первой буржуазно–демократической революции 1905 г. Ленин считал, что союзником пролетариата в революции, в его борьбе против помещика, против царизма, является все крестьянство; в борьбе за социализм союзником пролетариата является деревенская беднота. Покровский же считал одно время кулака «единственно политически восприимчивым слоем деревни, наиболее демократическим». Отсюда у, Покровского — меньшевистско–троцкистская недооценка крестьянства в буржуазно–демократической революции.

VII

Опасной и вредной являлась и данная Покровским характеристика причин возникновения империалистической войны 1914–1918 гг. Покровский считал главным виновником мировой империалистической войны русское самодержавие и русскую военную клику. Германия, по мнению Покровского, не руководитель тройственного союза, который вел империалистическую политику, начиная с 80‑х гг. XIX столетия, — а всего лишь обороняющаяся сторона. Эти вредные антимарксистские взгляды Покровский развивал в своих многочисленных статьях о происхождении мировой войны. Эти же взгляды популяризировали его ученики, эти же взгляды проводились в предисловиях к многочисленным публикациям документов по внешней политике. В 1915 г. Покровский читал реферат в парижском «клубе интернационалистов» на тему: «Виновники войны». В этом реферате, напечатанном с некоторыми изменениями в 1919 г., Покровский говорил, что «Германия не только не стремилась сама к захватам, но и мешала делать их своей гораздо более драчливой союзнице — Австро–Венгрии».,⁴⁴

Покровский утверждал, что Германия только потому и начала войну, что думала, будто «на нас хотят напасть». Он отрицал наличие захватнических планов у французского и германского правительств, отрицал наличие противоречивых интересов Германии и Англии. Главным виновником войны Покровский считал русских помещиков. Помещики будто бы соблазнили французских ростовщиков и английских консерваторов, и отсюда возникла война.

Выходит, что империя Вильгельма — невинная жертва. Такая версия была на руку Шейдеману и Носке, а теперь она на руку германским империалистам.

Эта теория Покровского явно смазывает также роль Англии в Антанте. Именно английские империалисты, любители загребать жар чужими руками, использовали царскую Россию в качестве резерва в борьбе с Германией за мировую гегемонию. У Покровского получается наоборот — по его мнению решающую роль в Антанте играла царская Россия.

В последующих статьях об империалистической войне Покровский также не показал гнусной роли германского империализма и Англии как главных виновников войны и тем самым ревизовал взгляды Ленина и Сталина на войну 1914–1918 гг.

VIII

Февральско–мартовскую буржуазно–демократическую революцию 1917 г. Покровский считал «рабочей» революцией. Это чудовищно, но факт «В марте 1917 г., — писал Покровский, — победила революция, несомненно, настоящая рабочая революция».,⁴⁵ Покровский по–троцкистски «перепрыгивал» через этап буржуазно–демократической революции. «Февральская революция, — писал Покровский, — была… не только пролетарской революцией по социальному составу той массы, которая низвергла самодержавие и фактически стала у власти, но неизбежно была и социалистической революцией совершенно объективно».⁴⁶

При этом Покровский клеветнически изобразил позицию Ленина и партии большевиков. Вслед за Троцким Покровский утверждал, что большевики в 1917 г. «перевооружились», что в 1917 г. Ленин будто бы не шел дальше буржуазно–демократической революции. Между тем, как известно, Ленин считал февральско–мартовскую революцию буржуазно–демократической революцией, прологом к социалистической революции, ступенькой к ней. Ленин считал ее лишь первым этапом революции, на котором она остановиться не может. Известно, что еще в 1894 г. Ленин поставил вопрос о перерастании буржуазно–демократической революции в коммунистическую и развил позднее это учение как учение о социалистической революции.

Известно, что Ленин в апрельских тезисах и еще раньше в «Письмах издалека», поставил задачу перехода к следующему этапу революции, к социалистической революции. А Покровский в 1924 г. писал, будто Ленин в апреле 1917 г. «ехал в Россию с убеждением, что социалистическая революция в России невозможна».⁴⁷

Вопреки учению Ленина и Сталина о том, что главным и основным вопросом всякой революции является вопрос о завоевании власти, Покровский утверждал, что основным вопросом пролетарской революции является вопрос о постепенном процессе перехода производства в руки рабочих. Эти утверждения Покровского — люксембургианство чистейшей воды. Известно, что Роза Люксембург чисто меньшевистски изобразила социалистическую революцию не как акт вооруженного восстания и захвата власти пролетариатом, а как процесс постепенного перехода капиталистического производства в руки рабочих. Покровский не понимал ленинского учения о перерастании буржуазно–демократической революции в социалистическую. Поэтому он и трактовал февральскую революцию как социалистическую, а Октябрьскую — просто как высшую точку подъема революционного движения 1917 г. Он не мог поэтому показать, что Великая Октябрьская Социалистическая революция явилась прорывом слабого звена в цепи мировою империализма и что в результате обострения неравномерности экономического и политического развития в России открывается указанная Лениным еще в 1915 г. возможность для победы в ней социализма. Между тем, для Покровского победа социализма в СССР произошла вопреки экономическим законам. «При чисто экономическом объяснении, — говорил Покровский на конференции историков–марксистов в 1930 г., — при апелляции исключительно к законам экономики, игнорируя все остальное, нельзя было предсказать того, что действительно случилось, — что мы прорвемся к социализму сквозь всякие законы, наперекор узко экономическим законам».⁴⁸

Так, внося «поправку» в свою теорию экономического материализма, Покровский пришел к прямому троцкистскому утверждению, что в России не было экономических условий для победы пролетарской революции и последующей победы социализма в нашей стране.

Покровский, стоя на. позициях «левого коммунизма», не верил в возможность победы социалистической революции в одной стране. В «Известиях Московского Совета рабочих депутатов» (№ 199 за 1917 г.) Покровский писал: «Раз началась пролетарская революция, — она должна развертываться во всеевропейском масштабе, или она падет и в России. Окруженная империалистскими «державами», русская пролетарская крестьянская республика не может существовать. Такого «чуда» Европа не допустит!»

Хотя «Европа», т. е. капиталистический мир, действительно не хотела допустить такого чуда, однако оно совершилось, и советское социалистическое государство, вопреки троцкистскому утверждению Покровского, существует 23‑й год! Оно растет и крепнет, и если действительно капиталистической «Европе» не нравится существование советского государства, то уничтожить его она не может: «сие от нее не зависит». Советское государство настолько окрепло, что око способно дать сокрушительный отпор любой попытке капиталистической интервенции.

Чем объяснить, что Покровский допустил столь грубые антимарксистские извращения и ошибки в своих исторических трудах? Объясняется это тем, что Покровский — как он и сам не раз признавал — не был последовательным марксистом–ленинцем.

Покровский является учеником видных русских буржуазных историков — Ключевского, Виноградова и др. В 90‑х годах прошлого столетия Покровский примыкал к «легальным марксистам» и в своих работах выступал как сторонник экономического материализма. В то время эти выступления имели известное прогрессивное значение, так, как Покровский боролся против буржуазных и мелкобуржуазных историков, выдвигавших в качестве основной движущей силы истории географическую среду, или некий «дух», «национальный идеал» (на-! пример, славянофилы), «героев» и т. д.

Однако Покровский не сумел овладеть теорией марксизма–ленинизма и до конца преодолеть тяжелый груз идеалистических построений и схем Ключевского, Виноградова и других буржуазных историков.

Покровский и сам не отрицал, что период ею деятельности до 3905 г. «можно охарактеризовать, как период демократических иллюзий и экономического материализма».⁴⁹ Покровский произвольно, совершенно неправильно «объясняет», почему он шел этим путем в те годы: «Классовой борьбы не было около нас — а с массами мы, академики, соприкасались мало. При том же классовая борьба принимала в те дни иной раз очень уродливые формы (зубатовщина) уложить их в нашу демократическую программу было очень трудно, классовая борьба оставалась теорией и как чистая теория мало отражалась в исторических построениях…»⁵⁰

Таким образом, Покровский все огромное, многообразное содержание классовой борьбы до 1905 г. свел к зубатовщине. Он не видел кругом классовой борьбы, не замечал ни широкого крестьянского движения начала 900‑х годов, ни перехода рабочего движения от экономических стачек к стачкам политическим, к политическим демонстрациям. Это игнорирование исторических фактов чрезвычайно характерно для «школы» Покровского, — она стремилась втиснуть все содержание истории в заранее придуманные, не соответствующие историческим фактам, голые социологические схемы.

Покровский является автором ряда исторических работ. Его «Русская история в самом сжатом очерке» до последнего времени была единственным в советский период учебником по русской истории. Покровский руководил Институтом красной профессуры, под его руководством воспитывались кадры историков на протяжении целого ряда лет. Он руководил ГУСом (Государственным Ученым Советом), который вырабатывал и утверждал вое программы, учебники, давал методические указания и т. д. Поэтому особенно важны разоблачение я критика антимарксистских взглядов Покровского.

Около Покровского ютилась и под его руководством на историческом фронте подвизалась целая группа врагов народа. Достаточно назвать такие имена, как Фридлянд, Ванаг, чтобы понять какой огромный вред принесли исторической науке эти «деятели» «школы» Покровского.

Мы показали лишь часть грубейших ошибок, допущенных Покровским и его школой.

«Краткий курс истории ВКП(б)» помогает разоблачить эти антиленинские установки исторической «школы» Покровского.

Необходимо самым основательным образом пересмотреть все наследство «школы» Покровского, вскрыть грубейшие ошибки, заключающиеся в его произведениях, и дать им надлежащую марксистско–ленинскую оценку.

Без этого полного разгрома «школы» Покровского нельзя развернуть подлинную марксистско–ленинскую историческую науку.