Глава II. Жизненный путь ученого. Участие в первой русской и октябрьской революциях. Ленин в жизни Покровского

Рассмотрим в основных чертах жизненный путь и общественно–политическую деятельность М. Н. Покровского. Необходимость в биографическом очерке возникает потому, что научной биографии Покровского до сих пор не написано. Это в свою очередь создает трудности в определении главных вех в формировании мировоззрения, выработке жизненных идеалов, складывании исторических взглядов профессионального ученого–историка.

Михаил Николаевич Покровский родился 17 (29) августа 1868 г. в Москве. Дед его, Михаил Яковлевич, в 1828 г. поступил чиновником в Московскую духовную консисторию, нарушив традицию своей семьи: до этого Покровские сплошь были священниками и дьяконами. Служил он исправно и счастливо и в отставку вышел в чине надворного советника, со «святым Владимиром» в петлице. Этот орден был мечтой многих его сослуживцев: новоявленный кавалер становился потомственным дворянином.

По стопам Михаила Яковлевича пошел и отец Покровского, Николай Михайлович. Окончив гимназию, он долгое время служил в Московской складской таможне.¹ 17 (29) августа 1868 г. у Николая Михайловича и его жены Лидии Петровны, до замужества Боголюбовой, родился сын Михаил.²

Детство М. Н. Покровского прошло в Москве в бурные 70‑е годы. Русское общество находилось под впечатлением Парижской коммуны. Шли разговоры о смельчаках, которые поднимали народ против правительства, из рук в руки передавались запрещенные книги.

Близость революционной ситуации наложила свой отпечаток и на ту среду, в которой протекало детство М. Н. Покровского. Возникало и усиливалось недовольство деятельностью правительства, чиновничество начинало смутно чувствовать шаткость существовавшего самодержавного строя. «Отношение отца к властям… и к церкви, — вспоминал М. Н. Покровский, — было весьма реалистическое, чтобы не сказать более. С детства я наслушался всевозможнейших рассказов о злоупотреблениях администрации, о малопоучительной жизни высших сановников и царской фамилии и т. п. Благодаря этому ни одного мгновения в жизни я не был монархистом».³

Веру в бога у М. Н. Покровского окончательно подорвали рассказы двоюродного брата, студента духовной академии. Многие старозаветные московские попы, вспоминал позднее М. Н. Покровский, в своей частной жизни не только не верили в бога, но и были такими циниками по части религии, каких только можно вообразить.

С ранних лет он полюбил книгу, читал все, что попадалось под руку, без разбора. «Историей, — вспоминал М. Н. Покровский впоследствии, — я интересовался лет с 7 — первые «серьезные» книжки, какие я читал, были исторические».⁴

Учился Михаил Николаевич во 2‑й Московской гимназии, той самой, где проходил курс наук и его отец. Гимназия, по его словам, была деляновской. Реакция, наступившая в начале 80‑х годов, тяжело отразилась на школе. Во главе «министерства народного затемнения» — так тогда стали называть министерство просвещения — был поставлен мракобес И. Д. Делянов. Под видом борьбы с упадком дисциплины он потребовал от учительства строго следовать предписаниям министерства внутренних дел. В своей борьбе против влияния революционного движения на молодежь Делянов опирался на таких реакционеров, как Д. А. Толстой и К. П. Победоносцев. Наступила пора «такой разнузданной, невероятно бессмысленной и зверской реакции, что наши демократы струсили, присели…».⁵

Затихли «крамольные» споры и откровенные беседы в семье Покровских. Юность будущего историка прошла под знаком реакции 80‑х годов. «Когда во мне пробудилась общественная сознательность лет [в] 15–16, — писал М. Н. Покровский, — «Народная воля» была уже разгромлена…».⁶

К окончанию гимназии, по словам М. Н. Покровского, он прочитал уже много книг по истории, но его начитанность была совершенно хаотической. Лучше всего он знал историю войн, особенно наполеоновских.

В гимназии Покровский зарекомендовал себя одаренным и трудолюбивым учеником. По всем двенадцати предметам, вошедшим в аттестат зрелости, — русскому языку и словесности, математике, физике, естествознанию и географии, по немецкому и французскому, а также древним языкам — Покровскому были выведены отличные оценки. Как указывалось в аттестате, «во внимание к постоянному отличному поведению и прилежанию и к отличным успехам в науках, в особенности же в древних языках», педагогический совет постановил наградить его золотой медалью.⁷

Летом 1887 г. М. Н. Покровский подал прошение ректору Московского университета: «Желая для продолжения образования поступить в Московский университет, имею честь покорнейше просить Ваше превосходительство принять меня на историко–филологический факультет…».⁸

Университет дал М. Н. Покровскому хорошую научную подготовку. Его учителями были В. О. Ключевский и П. Г. Виноградов — крупнейшие ученые, имена которых были широко известны. В. О. Ключевский сменил на кафедре русской истории знаменитого историка С. М. Соловьева. Лекции Ключевского Покровский слушал с огромным вниманием и тщательно записывал.

В Центральном государственном архиве г. Москвы в фонде МГУ хранится аккуратная стопочка тетрадей Покровского, в которых с исключительной точностью воспроизводится текст лекций его профессора. Но Ключевский, вспоминал Покровский, был человек «нутряной», замкнутый. Не он, а П. Г. Виноградов помог Покровскому стать ученым–историком. Ведущий профессор МГУ, один из крупнейших представителей русской медиевистики, П. Г. Виноградов, читал лекции по всем разделам всеобщей истории и истории права. В них можно было найти и своеобразную апелляцию к экономике, выступающей как определяющий фактор исторического процесса, и попытку построить исторический процесс, исходя из доминирующей роли государства при явном преувеличении влияния юридических форм, и не менее характерную попытку видеть в истории «равноправие» экономического, социального и культурного факторов. Четко различая классы в историческом процессе, указывая на влияние господствующих классов и борьбы народных масс, Виноградов в то же время выводил возникновение государства из внешних причин, рассматривая его как надклассовую организацию, и трактовал господствующие и угнетенные классы как «равноправные» договаривающиеся стороны. Заявляя о «материальном фундаменте» идеологии, он сплошь и рядом рассматривал ее как самодовлеющий фактор и выводил существенные стороны исторического процесса непосредственно из развития идеологии. Все эти несоответствия объясняются эклектичностью научного мировоззрения историков–позитивистов.⁹

Лекции Ключевского, и особенно Виноградова, обогатили Покровского фактическим материалом и научили лекторскому мастерству. Однако к восприятию марксистского понимания истории они мало предрасполагали. Усиленное чтение Покровским философской литературы было крайне односторонним. Он был буквально начинен философией Платона, в то время как о Марксе, по его признанию, знал тогда лишь понаслышке.¹⁰ «Университет, — вспоминал Покровский, — вообще в моем общественном развитии не сыграл той роли, какой отмечено его влияние у непосредственно следующего за нашим поколения. Я и кончил его в очень еще глухую пору — как раз в голодный 1891 год, с которого, собственно, и пошло общественное оживление 90‑х годов».¹¹

9 октября 1891 г. Михаил Николаевич получил диплом первой степени об окончании Московского университета. Он принял предложение остаться при кафедрах всеобщей и русской истории «для приготовления к профессорскому званию». «В своих занятиях, — писал Покровский в отчете о работе за 1891–1893 гг., — я руководствовался программой, но не придерживался хронологического порядка вопросов, а переходил от одного вопроса к другому, по их внутренней связи».

В течение первого года Покровский изучал «Русскую правду», Псковскую судную грамоту и Летопись по Ипатьевскому списку. Особое внимание он уделил истории Новгорода, его общественному строю, внешней торговле. Новгородские писцовые книги, которые изучил Покровский, были естественным переходом к изучению служилого землевладения Московской Руси.

В течение второго года Покровский занимался реформами центрального управления при Петре I, средневековой историей под руководством П. Г. Виноградова.

Поскольку не все указанные в программе проблемы были изучены (Смутное время, преобразования местного управления при Екатерине II, реформы центрального управления при Александре I и др.), Покровский просил оставить его при кафедре еще на один год по 16 ноября 1894 г.¹² Покровскому было продлено пребывание при кафедре на год, в течение которого он успешно сдал экзамен. «Зубрежка, связанная с магистерским экзаменом, — вспоминал М. Н. Покровский, — дала мне солидный научный фундамент, но, несомненно, на три года задержала мое общественное развитие».¹³

В университете на М. Н. Покровского было возложено заведование семинарской библиотекой. Он успевает следить за новинками русской и зарубежной исторической литературы. К этому времени относится начало литературной деятельности М. Н. Покровского. Он принимает участие в подготовке библиографических обзоров для журнала либерально–народнического направления «Русская мысль». Его рецензии на новые книги по отечественной и западноевропейской истории уже тогда привлекали к себе внимание эрудицией автора и полемическим стилем изложения.

До 1895 г. Покровский был, по его выражению, «совершенно академическим человеком», т. е. вполне разделял эклектическую мешанину позитивизма, почерпнутую на лекциях своих любимых профессоров. Важную роль в изменении мировоззрения Покровского сыграла его лекторская деятельность на Московских педагогических курсах. Вспоминая об этом, Покровский говорил: «Я был робким магистрантом, набитым книгами, голова которого разбухла от знаний, который подходил без всякого знания общественности, с академической точки зрения. Я занял кафедру, на которой предшественником моим был не кто иной, как… Павел Николаевич Милюков».

Первая самостоятельная лекция (13 октября 1895 г.) Покровского была посвящена Киево–Печерскому патерику.¹⁴ Однако он не был удовлетворен своим выступлением, смутно ощущал порочность методологии своего лекционного курса. Уже в лекции об Иване Грозном Покровский, по его словам, «старался отыскать в событиях его времени классовую подкладку».¹⁵

Общение с аудиторией, среди которой были слушательницы, знакомые с марксистской литературой, показало Покровскому методологическую шаткость его «академизма». Работая над лекционным курсом, он все чаще стал обращаться к произведениям Маркса и Энгельса. Однако путь Покровского к марксистскому пониманию исторического процесса не был прямым; как и многие либерально–демократически настроенные интеллигенты, он не миновал «легального марксизма», ставшего модой в конце прошлого века. Пытаясь отойти от официального толкования исторических событий, он с новых позиций объясняет в лекциях Смутное время, падение крепостного права в 1861 г. «…И мало–помалу из робкого магистранта, который вступил на кафедру, набитый книгами, и подошел с академического конца с чертями и ангелами, выработался человек с определенными взглядами, настолько определенными, что в 1902 году «благосклонное начальство» запретило ему читать какие бы то ни было лекции». «Только уже читая лекции, — вспоминал позднее Покровский, — я занялся серьезно изучением марксизма, первые годы, несомненно, сбиваясь на ревизионизм».¹⁶

Некоторое влияние марксистской литературы уже можно проследить на статьях Покровского, опубликованных в книге для чтения по истории средних веков под редакцией П. Г. Виноградова.¹⁷ В первых статьях, как писал и сам автор, о марксизме не было и помина, а последняя вполне могла быть напечатана в одном из журналов «легальных марксистов».

В середине 90‑х годов М. Н. Покровский уже был принят в кругах «легальных марксистов».¹⁸ Его приглашают сотрудничать в «Новое слово» и «Начало». Но многие положения «легальных марксистов» и тогда вызывали возражения М. Н. Покровского. В 1898 г. он принял участие в обсуждении реферата П. Б. Струве о крепостном хозяйстве в Московском юридическом обществе. «Благодаря моей совершенной неуклюжести и неумелости, — вспоминал М. Н. Покровский, — я был побит, да и трудно было тогда идти против авторитета Струве… Несколько сот студентов и курсисток неистово аплодировали Струве минут пять. А доклад Струве, и особенно его заключительное слово, показали мне, насколько жидок собственно научный багаж этого «вождя». Тем горше было уходить с диспута побитым: но побитые армии, говорят, хорошо учатся».¹⁹

М. Н. Покровский участвует в различных просветительных организациях, таких, как милюковская комиссия для домашнего чтения, Московское педагогическое общество. Читая лекции по русской истории, он использует нелегальные революционные издания.

Естественно, что прогрессивная деятельность Покровского не осталась без внимания властей. Уже в 1902 г. он был «известен Московскому [охранному] отделению, как имевший сношения с лицами политически неблагонадежными».²⁰

В том же 1902 г. Покровский примкнул к радикальному крылу буржуазно–либеральной организации «Союз освобождения». В то время он еще не видел растущих сил пролетариата России. «Прибавлю, — писал М. Н. Покровский, — что «Искра» тогда до меня совсем не доходила, быть может по моей вине, «Освобождение» же доставлялось регулярно».²¹

Анализ статей («Местное самоуправление в Древней Руси» и «Земский собор и парламент»), написанных им в эти годы и опубликованных в сборниках «Мелкая земская единица» и «Конституционное государство», показывает, что по своим взглядам Покровский еще недалеко ушел от взглядов историка школы Ключевского.

В 1904–1905 гг. М. Н. Покровский преподает на общеобразовательных рабочих курсах при заводе Карла Тиля в Замоскворечье. Многие рабочие, посещавшие эти курсы, позднее были активными участниками революции. Встречи с передовыми рабочими, беседы с ними убедили М. Н. Покровского в том, что рабочий класс России стал мощной силой, способной возглавить революцию. М. Н. Покровский сближается с большевиками, участвовавшими в социал–демократическом журнале «Правда».²² Крепкая дружба связала его с сотрудничавшим в этом журнале И. И. Скворцовым–Степановым. Покровский именно в это время приходит к выводу, что единственно революционной партией является партия Ленина. Однако на этот период приходится и сближение Покровского с Богдановым, редактировавшим тогда журнал «Правда».

В начале 900‑х годов философские и экономические взгляды Богданова были распространены в кружках московской интеллигенции, примыкавшей к социал–демократии. Вспоминая об этом, М. Н. Покровский писал: «Нам строжайше предписывалось веровать по Маху и Авенариусу»; причем осмелившегося усомниться осыпали градом цитат из Маркса и Энгельса, имевших целью доказать, что богдановщина есть «повторение и развитие» основ исторического материализма. А в случае упорства человек объявлялся меньшевиком.²³ Впоследствии М. Н. Покровский долго не мог освободиться от ошибочных взглядов, которые сложились у него под влиянием богдановских схем.

Бурный подъем рабочего движения в России накануне революции 1905–1907 гг. воочию показал Покровскому правильность теории и тактики ленинской партии.

Решив посвятить свою жизнь борьбе против самодержавия, за справедливый общественный строй, М. Н. Покровский порывает с «освобожденцами». В начале 1905 г. Покровский делает шаг, определивший всю его дальнейшую судьбу: он вступает в РСДРП. «Мои убеждения, — писал он, — искренние и научные, но резко демократические, вовлекли меня в революцию. Я вошел в единственную революционную партию, которая была, — в партию большевиков».²⁴

Московская партийная организация, членом которой стал Покровский, развертывала широкую революционную работу. Фабричные и заводские партийные ячейки быстро пополнялись за счет передовых и сознательных рабочих. Три большевистские типографии печатали антиправительственную литературу, которая широким потоком вливалась в народные массы. Шла подготовка к решительной схватке с самодержавием. В. И. Ленин, большевистский центр в Женеве пристально следили за развертыванием революционной борьбы, направляя деятельность московских большевиков.

Партийным поручением молодого большевика становится участие в литераторско–лекторской группе Московского комитета. 9 апреля 1905 г. он впервые присутствует на заседании литераторской группы при МК партии.²⁵ Участники заседания — И. И. Скворцов–Степанов, П. Г. Дауге, В. Д. Бонч–Бруевич, В. Л. Шанцер (Марат) — тепло встретили нового единомышленника. «Когда… я познакомился в Московской лекторской группе с молодым, полным сил приват–доцентом Московского университета, определенно выступающим в наших рядах, — писал В. Д. Бонч–Бруевич, — и когда я узнал, что это и есть историк М. Н. Покровский… я подумал, что воистину к нашему полку прибыло».²⁶

В понимании буржуазной интеллигенции вступление молодого ученого в большевистскую партию разрушало его карьеру. Но это не могло поколебать решимости Покровского быть борцом, революционером, войти в ряды партии, на плечи которой легла гигантская историческая работа.

Партия использует М. Н. Покровского главным образом для выступлений на легальных собраниях и митингах, там, где завязывалась острая дискуссионная дуэль с функционерами буржуазных партий.

«Я начал свое выступление как большевик, — рассказывал Покровский, — на революционном съезде учителей в 1905 г., это первая моя школа; первый раз именно на этом съезде я подвергся поношению со стороны моих будущих лейб–врагов — кадетов… Затем, помню, наши маленькие заседания — 10–12 человек — это была группа учителей — социал–демократов. Нужно сказать, туго входил марксизм в учительскую среду, но когда удавалось марксистским рычагом поднять учительство, оно было великолепно, и я никогда не забуду съезда северного учительства в Вологде, где мне пришлось выступать в 1906 году, — это был один из моих триумфов. Как встревожились эсеры, они выписали своего лучшего оратора, непобедимого Фундаментского, чтобы как–нибудь противостоять мне».²⁷

Блестящий оратор и полемист, М. Н. Покровский с огромным энтузиазмом ведет пропагандистскую и лекторскую работу. Он выступает с лекциями на фабриках и заводах Москвы, выезжает с докладами в периферийные организации.

В июне 1905 г. в жизни молодого большевика произошло большое событие, которое наложило отпечаток на всю его жизнь. По заданию Московского комитета партии М. Н. Покровский выезжал в Швейцарию. Там он встретился и долго беседовал с В. И. Лениным. Как вспоминает Покровский, Ленин говорил почти исключительно на тему о вооруженном восстании. Человек в потертом пиджаке, находясь в Женеве, «объявил войну не на жизнь, а на смерть — кому? — российскому самодержавию, управляющему 120‑миллионною страною, с сотнями тысяч шпиков и миллионом штыков». Он бросил вызов злейшему врагу трудового народа. Все это сразу не могло уложиться в голове молодого революционера, не оторвавшегося еще полностью от буржуазной профессорской среды. Ему казалось невероятным то, о чем говорил Владимир Ильич, особенно возможность вооруженного восстания.²⁸

В Женеве В. И. Ленин пригласил М. Н. Покровского сотрудничать в газете «Пролетарий», издававшейся большевиками по постановлению III съезда партии.²⁹ Владимир Ильич написал примечание от редакции к статье М. Н. Покровского «Профессиональная интеллигенция и социал–демократы», опубликованной за подписью «Учитель».³⁰

В этой статье М. Н. Покровский полемизирует с корреспонденцией В. Д. Бонч–Бруевича «Освобождении за работой (письмо из Москвы)», также напечатанной в «Пролетарии». Рассказывая о том, как «Союз освобождения» завоевывает влияние среди интеллигенции, В. Д. Бонч–Бруевич подвергает критике тех социал–демократов, которые на многочисленных съездах и собраниях интеллигенции не всегда добиваются четкого размежевания принципиальных позиций с либеральной буржуазией, недостаточно упорно отстаивают свои программные взгляды.

Возражая В. Д. Бонч–Бруевичу, Покровский утверждал, что нельзя представлять «освобожденца» сложившимся буржуазным либералом, сознательно враждебным социал–демократии. «Этот мифический образ, — писал он, — созданный нашей фантазией, повредил нам гораздо больше, нежели живые «освобожденцы»».³¹

В то же время Покровский считал неправильным, что большевистские ораторы, выступая на собраниях, сразу раскрывали свою программу во всей полноте. Покровский думал, что этим самым они могли отпугнуть интеллигенцию, не привыкшую смотреть в глаза суровой действительности. «Перед нашими ораторами, — писал М. Н. Покровский, — была в сущности аморфная политическая масса, сама хорошенько не разобравшаяся в своих идеалах». А к этим людям обращались как к «освобожденцам», как к деятелям определенного — буржуазно–либерального — направления, обращались как к противнику, которого нужно переубедить или разгромить. Такие выступления, по мнению Покровского, были причиной обвинения социал–демократов на прошедших съездах учителей в «узости», «нетерпимости», «тирании».

В примечании от редакции В. И. Ленин указывал, что автор статьи действительно разошелся с В. Д. Бонч–Бруевичем, но что эти расхождения не столь значительны, как думает сам М. Н. Покровский, и являются лишь следствием его политической неопытности. Определенность и стойкость взглядов вырабатывается в процессе революционной борьбы. «Крайности ни в чем не хороши, — подчеркивал В. И. Ленин, — но если бы пришлось выбирать, — мы предпочли бы узкую и нетерпимую определенность мягкой и уступчивой расплывчатости. Боязнь «тирании» отпугнет от нас только дряблые и мягкотелые натуры».³² В заключение В. И. Ленин писал: «У кого есть «искорка», тот быстро увидит сам, и жизнь покажет ему, что определенные и резкие политические отзывы о «мифическом освобождение» вполне справедливы, и что он сам считал этого типичного освобожденца «мифическим» лишь по недостатку политической опытности. Тов. «Учитель», указания которого очень полезны ввиду его знания среды, сам отмечает быстроту «переваривания горьких истин»».³³

Из ленинских слов можно предположить, что после встречи с Покровским у Владимира Ильича осталось мнение о нем как о революционере, хорошо знающем среду, в которой он работает, как о человеке наблюдательном, с «искоркой»; в то же время В. И. Ленин отметил нечеткость и расплывчатость его взглядов, отнеся это к недостатку опытности в политической борьбе.

Во время пребывания за границей Н. К. Крупская обучила М. Н. Покровского важнейшим приемам конспиративной переписки, дала ключи к шифрам. Молодой революционер вернулся на родину полный сил и революционной энергии. Под одеждой он провез через границу целый тюк нелегальной литературы, покрывшей его как бы «панцирем».

Революционная борьба в России разгоралась все сильнее, пламя революции охватило всю страну. Московские большевики, опираясь на решения III съезда партии и указания В. И. Ленина, возглавили массовые выступления пролетариата. Среди большевиков, стоявших во главе Московской партийной организации в годы первой русской революции, был и М. Н. Покровский.

Уже в Москве, в один из первых вечеров сентября, возвращаясь с заседания лекторской группы МК партии, Покровский увидел на Тверском бульваре острую схватку рабочих с казаками. Летели камни. Толпа не боялась больше казаков. Это не та толпа, которую я оставил в июне, думал Покровский. Вскоре на массовых собраниях он и сам заканчивал свои выступления ленинским призывом: «Да здравствует вооруженное восстание!» А еще через два месяца, в декабре, московские рабочие строили баррикады. То, что еще в июне казалось неискушенному в политике молодому большевику неосуществимым, от чего в страхе шарахались меньшевики, — вооруженное восстание против царизма стало реальным фактором.

После октябрьской забастовки перед литераторской группой МК была поставлена задача — создать массовое легальное издательство и наладить выпуск легальной социал–демократической газеты типа петербургской «Новой жизни». Так возникло издательство «Колокол», во главе которого стали И. И. Скворцов–Степанов, М. Н. Покровский и др. В ноябре вышел первый номер социал–демократической газеты «Борьба».³⁴ Главным редактором фактически был И. И. Скворцов–Степанов. Газета отражала революционный подъем перед декабрьским вооруженным восстанием в Москве, широко освещала деятельность Советов и других революционных организаций. Среди авторов «Борьбы» был В. И. Ленин. В качестве дежурного редактора М. Н. Покровский выпустил последний номер «Борьбы» с призывом к вооруженному восстанию.

И вот Декабрьское вооруженное восстание в Москве. Михаил Николаевич — в покрытом баррикадами Сущевско–Марьинском районе. Свою квартиру на Долгоруковской улице в доме Курникова он передал в распоряжение восставших: здесь был устроен перевязочный пункт для раненых рабочих.

Покровский свободно проходил через заслоны карателей и полиции: спасала «профессорская внешность». Спасла она его и тогда, когда управляющий домами, узнав о складе оружия и увидев необычную близость интеллигента к рабочим, донес о нем как об одном из главных руководителей восстания. 20 декабря нагрянули полицейские, произвели обыск и арестовали Михаила Николаевича. Неделю он провел в заключении в Сущевской части. «На свое счастье, — вспоминал Покровский, — я попал в руки не карателей–семеновцев, а просто полиции, которая, увидев знакомого «профессора», к тому же не имея улик, выпустила меня».³⁵

После подавления восстания в январе 1906 г. партия выдвинула Покровского в состав боевой организации Московского комитета РСДРП. Сам Покровский считал, что этому выдвижению способствовала его статья «Военная техника и вопрос о милиции», которая была им написана под впечатлением восстания, свидетелем которого он был.³⁶ Статья создала тогда Покровскому репутацию теоретика баррикадной борьбы.

Участие в боевой организации при Московском комитете, во главе которой стоял Доссер («Леший»), строго конспиративное, было важным звеном в формировании молодого революционера. Вскоре он кооптируется в состав Московского комитета партии.

В начале 1906 г. М. Н. Покровский принял активное участие в издании легальной большевистской газеты «Светоч», которая выходила в Москве с 11 по 30 мая.

Кооптация М. Н. Покровского в июле 1906 г. в состав Московского комитета партии вызывалась обстановкой, сложившейся тогда в Московской партийной организации. В результате массовых арестов Московский комитет РСДРП сильно поредел. Когда власти арестовали председателя литераторской группы, входившего «по должности» в состав Московского комитета, возник вопрос, кто из ее членов должен его заменить. В конце концов остановились на Покровском, хотя и не без споров: И. И. Скворцов–Степанов считал, что известность молодого революционера как участника многочисленных легальных собраний может сделать его легким объектом для наблюдения полиции. Этот факт, а также неопытность Покровского как партийного работника, недостаточное знакомство с приемами конспиративной работы были причиной того, что особой активности в составе Московского комитета он не проявил.

К этому времени легальное существование Покровского стало почти невозможным. Обыск следовал за обыском, и было ясно, что не сегодня–завтра он может быть арестован. Как видно из документов, «приват–доцент Московского университета и преподаватель некоторых средних учебных заведений в Москве дворянин Михаил Николаевич Покровский… известен отделению, как имевший сношения с людьми политически неблагонадежными с 1902 года».³⁷

15 июля 1906 г. вновь был обыск на квартире Покровского в доме, принадлежавшем страховому обществу «Россия», б. Фидлера.³⁸ Этот адрес полиция обнаружила у одного из членов боевой организации — Алексея Грецова. При обыске найдена революционная брошюра.³⁹ Теперь возле квартиры Покровского было установлено бессменное дежурство шпиков. По указанию МК партии в августе 1906 г. М. Н. Покровский выехал из пределов Москвы. «Я путешествовал по Оке, — вспоминал Покровский, — был на Кавказе, нигде на этот раз не проявлял своей зловредной революционности». В это время М. Н. Покровский работал над брошюрой «Экономический материализм».⁴⁰

К октябрю 1906 г. М. Н. Покровский вновь в Москве. По поручению партии он занят кампанией по избранию большевистских делегатов во II Государственную думу. Лично он принял участие как оратор и организатор в нескольких десятках собраний избирателей. М. Н. Покровский проявил себя как инициативный и оперативный работник. «Всю эту зиму, — писал он, — я, конечно, был членом МК уже [можно] сказать по праву».⁴¹

Едва кончились выборы в Думу, московские большевики начали обсуждать кандидатуры на очередной, Лондонский, съезд партии. Вместе с членами МК В. М. Лихачевым («Влас») и В. П. Ногиным («Макар») М. Н. Покровский руководил избирательной кампанией по выборам делегатов съезда.

Работа в составе Московского комитета партии сделала М. Н. Покровского популярным на фабриках и заводах Москвы. Вместе с В. П. Ногиным он избирается по большевистскому списку на Лондонский съезд РСДРП.

На съезде Покровский вновь встретился с В. И. Лениным. В неопубликованных «Конспективных приложениях к моим воспоминаниям» Покровский рассказывал: «Это была возможность впервые на протяжении больше месяца близко видеть Владимира Ильича, которого раньше мне приходилось встречать лишь мельком. Мои воспоминания о Ленине настоящим образом и начинаются с этого периода (собственно, еще немного раньше съезда, потому что я участвовал в предварительном совещании большевистской делегации перед съездом, в Куоккале, в конце февраля или начале марта 1907 года). На совещаниях этих, длившихся дня три всего, Ленин председательствовал».⁴²

В своих неопубликованных мемуарах Покровский писал, что из–за болезни он не мог принять активное участие в работе съезда партии. Однако эти воспоминания не точны. Как видно из стенограммы V съезда РСДРП, Покровский был одним из деятельных большевистских делегатов. Он семь раз выступал в прениях по различным вопросам, резко критикуя меньшевиков, отстаивая ленинские позиции, за что получил от них прозвище «прокурора». «Плеханов напрасно навязал несвойственную мне роль прокурора, — сказал Покровский в одном из своих выступлений, — и еще более напрасно говорил он, что мы, большевики, стараемся переговорить их, меньшевиков. Я был убежден, что мы не обвиняем, а критикуем. Критикой и самокритикой была сильна с.–д. партия, ею она жила и двигалась вперед».⁴³

Михаил Николаевич Покровский был избран в состав Большевистского центра РСДРП, который возглавлял Владимир Ильич Ленин.

Встречи с В. И. Лениным, возможность слушать выступления Владимира Ильича в период съезда, избрание на ответственные посты в партии вызвали новый прилив творческих сил молодого ученого–большевика.

После возвращения М. Н. Покровского обстановка в Москве была такова, что он должен был немедленно перейти на нелегальное положение. На квартире Покровских обыск следовал за обыском. Полицейские искали бесцензурные издания, переписку, фотографические и визитные карточки, адреса. А главное — нужно было арестовать самого приват–доцента Покровского.

Во время очередного обыска 2 июня 1907 г. были допрошены все, кто случайно оказался в квартире. В протоколе указывалось, что М. Н. Покровский «в домовой книге значится выбывшим за границу 25 апреля с. г. Спрошенная по этому поводу жена Покровского Любовь Николаевна Покровская объяснила, что не знает, где в настоящее время проживает ее муж. По другим сведениям, Покровский из–за границы возвратился и дней 10 тому назад заезжал в свою квартиру на 1 час».⁴⁴

Во время обыска жандармы перевернули все вверх дном, рылись даже в кроватке недавно родившегося сына Юрия. Однако ничего предосудительного обнаружить не удалось.

Скрываясь от преследований, М. Н. Покровский поселяется на даче в Подмосковье, по Брестской железной дороге, где в то время помещался штаб Московской окружной организации РСДРП.⁴⁵ Он целиком уходит в научную работу. «Никогда я так напряженно не работал, как в эти «нелегальные» месяцы, — вспоминал Покровский, — носа никуда высунуть нельзя было — сиди себе, да пиши. В это лето мною написана большая часть моих статей по внешней политике в «Истории России в XIX в.», изд. бр. Гранат».⁴⁶

Правда, однажды Покровский все же оторвался от научных занятий, чтобы по просьбе товарищей из Окружного комитета РСДРП выступить на Московской окружной конференции с докладом о выборах в III Государственную думу. Конференция проходила 17 июня 1907 г. в Москве, в здании близ Шаболовской больницы. В своем докладе М. Н. Покровский отстаивал ленинскую линию, выступал как противник бойкота выборов в Думу. По доносу провокатора, проникшего на конференцию, Покровский должен был предстать перед судом как «политический преступник».⁴⁷

По указанию большевистского центра М. Н. Покровский в августе 1907 г. нелегально выехал в Финляндию. В начале ноября он участвует в Гельсингфорсской конференции РСДРП. Эта конференция была, по словам Покровского, наиболее ярким событием 1907 г. Здесь он встретился с новыми для него людьми. Покровский знакомится с Ф. Э. Дзержинским, который произвел на него впечатление «настоящего, подлинного революционера». Михаил Николаевич также столкнулся здесь с Н. С. Чхеидзе, показавшимся ему «очень ограниченным и очень напыщенным провинциалом».⁴⁸

В конце ноября 1907 г. партийный центр в Финляндии находился под угрозой разгрома. Полиция повсюду разыскивала В. И. Ленина. Скрываясь от преследования полиции, Владимир Ильич уезжает из Куоккалы в Огльбю. Помог ему нелегально выехать из Куоккалы Покровский: «Я захватил не особенно тяжелый ленинский чемоданчик, отправился с ним на станцию, купил билет и занял место в вагоне поезда, шедшего в Гельсингфорс. Шпики, в изобилии населявшие платформу станции Куоккала, не уделили мне ни малейшего внимания, так как я каждый день ездил из Териок, где я жил, в Куоккалу, где помещался наш штаб, и обратно. За несколько секунд до отхода поезда на платформе появился человек в нахлобученной меховой шапке и с поднятым воротником, тоже не обративший на себя ничьего особенного внимания, вошел в мое купе, я передал ему билет, а сам вышел обратно на платформу. На это шпики, может быть, и обратили внимание, но было уже слишком поздно, так как поезд тронулся. Мне потом пришлось слышать, что выбраться из Финляндии Владимир Ильич смог только с очень большими осложнениями».⁴⁹

По решению Большевистского центра издание газеты «Пролетарий» было перенесено за границу. В Петербурге предполагалось наладить выпуск журнала, с этой целью Покровский оставался в Териоках. Однако поставить издание журнала не удалось.

Бюро Центрального Комитета партии во главе с В. И. Лениным обосновалось в Женеве. Связь Покровского с Владимиром Ильичем была нарушена.

Уже в эмиграции Покровский получил письмо от Ленина: Владимир Ильич приглашал его принять участие в написании истории первой русской революции. В письме содержался план книги и характеристика ее основных линий; к сожалению, это письмо осталось во Франции вместе с библиотекой Покровского и до сих пор не найдено.

«Владимир Ильич, — вспоминал Покровский, — ставил в письме вехи этой предполагаемой истории и указывал задачи, возлагаемые на нее. В ответ на это письмо в 1909 г., уже в Париже, я составил план проектировавшегося «двухтомника». Должен сознаться, что одобрения Ленина этот проект не получил и правильно». В этом проекте, писал Покровский, развивались две мысли: первая состояла в том, что всякий общественный класс делает свою революцию, поэтому пролетариат может делать только социалистическую революцию.

«… Вторая мысль этого неосуществившегося плана, — продолжал Покровский, — заключалась в том, что русская революция может иметь успех только как революция социалистическая. Мысль эта связана с первой мыслью. Я не говорил, что у нас невозможна буржуазная революция, но предсказывал, что она заранее обречена на неуспех потому, что, казалось мне, все пары буржуазной революции выпущены у нас уже в 1905 г. Февраль 1917 г. не оправдал этого моего утверждения. Да и первое мое утверждение, что революция, во главе которой идет пролетариат, может быть лишь социалистической революцией, не понравилось Владимиру Ильичу».⁵⁰

История первой русской революции, которая была задумана Бюро ЦК большевиков в противовес меньшевистскому шеститомнику, так и не была написана.

Подавление царизмом первой русской революции и наступившая эпоха жесточайшей реакции создали исключительно трудные условия для деятельности партии. Некоторая часть революционеров, особенно из числа интеллигенции, начала колебаться, отходить от партии. «Буржуазная интеллигенция, — писал В. И. Ленин, — влекомая к революции сознанием того, что Россия не пережила еще эпохи демократических переворотов, примыкает к пролетариату группа за группой — и группа за группой отходит снова от него, убедившись на опыте, что революционный марксизм ей не по плечу, что ее настоящее место вне с.–д. партии».⁵¹

Неверие в революцию, в силу рабочего класса и народа, в научную правильность и творческий характер марксистской теории проявила в годы реакции и часть партийных интеллигентов.

«Объективные условия контрреволюционной эпохи, — писал В. И. Ленин, — эпохи распада, эпохи богостроительства, эпохи махизма, отзовизма, ликвидаторства, — эти объективные условия поставили нашу партию в условия борьбы с кружками литераторов, организующих свои фракции…».⁵²

Под влияние группы неустойчивых интеллигентов–литераторов, вставших на путь фракционной деятельности, попал и Покровский. В апреле 1909 г. фракционеры вызвали его в Париж.

Оппозиционеры задумали далеко идущие планы захвата руководства Бюро ЦК и вербовали себе сторонников. «Сегодня приехал Домов, — писала Н. К. Крупская, — видел Ник[олая] Нико[лаевича] и Черепенина, начинен ими достаточно всякими сплетнями, но еще желает разобраться».⁵³

В. И. Ленин, говорили Покровскому фракционеры, ориентируя партию на работу в условиях реакции, делает неверный прогноз рабочего движения на родине. После небольшой паузы, убеждали оппозиционеры, после короткого антракта в России начнутся баррикадные бои. Поэтому, мол, надо отказаться от легальной работы, отозвать фракцию из Думы и готовиться к вооруженному восстанию.

Покровский присутствовал на одном из собраний русских эмигрантов, где обсуждался вопрос о немедленном вооруженном восстании. По мнению докладчика, в России в это время были все условия для новой революции. То, о чем говорилось на собрании, казалось Покровскому вполне реальным. Позднее он оговаривался, что не разделял взглядов, согласно которым революцию надо было делать немедленно. «…Я думал, — писал Покровский, — что пройдет 3–4 года, опять наступит революционная ситуация».⁵⁴

Ленин указывал, что среди литераторов, отошедших в эти годы от партии, были наряду с оппортунистами и «соглашатели», «непродумавшие вопроса или незнающие русских условий люди»,⁵⁵ которые не понимали очень важной и простой вещи, что оппортунисты строили свою особую партию и не считались с решениями РСДРП. К числу таких «соглашателей» можно отнести и Покровского, который, как отмечал Ленин, «условно и частично» поддерживал «впередовцев». «Я никогда отзовистом–ультиматистом не был, — писал Покровский впоследствии. — В группе «Вперед» были отзовисты, как были и богостроители, но принадлежность к одному из этих разрядов не была условием принадлежности к группе».⁵⁶

Покровский легко оказался среди фракционеров потому, что не понимал тогда ленинской теории перерастания буржуазно–демократической революции в социалистическую, допускал серьезные ошибки в оценке революции 1905–1907 гг.

Во время пребывания в Париже в апреле 1909 г. он посетил В. И. Ленина.⁵⁷ Это была самая продолжительная встреча с Владимиром Ильичем, какую Покровский имел до сих пор. Речь шла о перспективах революции в России. Покровский утверждал, что курс РСДРП якобы реформистский и ревизионистский, такой курс, по его мнению, может привести от революции к бернштейнианству. «Ильич мне ответил, — вспоминал Покровский, — что русская история совершенно гарантировала русского рабочего от такого поворота. У нас, — говорил он (Владимир Ильич. — О. С.), — классовые противоречия так остры, что можно не беспокоиться о том, что русский рабочий пойдет за реформистами. Он в то же самое время защищал легальную печать и думскую фракцию».⁵⁸

В своих неопубликованных воспоминаниях Покровский дополнил этот рассказ о встрече с Лениным, отмечая, что расхождение между ним и Владимиром Ильичем охватывало три момента. Первый из них заключался в том, что Ленин, правильно оценивая обстановку в России, сложившуюся после подавления революции 1905–1907 гг., все же (по мнению Покровского) «преувеличивал невозможность более или менее близкого революционного взрыва». Покровскому казалось, что, несмотря на царившую в России реакцию, перерыв между двумя революциями будет гораздо короче, чем думал Ленин.

«Вторым моментом расхождения, — писал Покровский, — было отрицательное отношение Ленина к проекту Горького—Богданова организовать за границей планомерную подготовку пропагандистов из рядов пролетариата за границей». Наконец, третья причина касалась отношений Покровского к персональному составу Бюро ЦК после исключения из него А. А. Богданова и отхода И. Ф. Дубровинского. Покровский рассказывает, что он не доверял стоявшему тогда у руководства большевистским центром «Виктору» (В. К. Таратуте), считая его провокатором. В разговоре с Н. К. Крупской, который состоялся после беседы в Владимиром Ильичем, Покровский даже выдвинул эту «интимную» причину его разногласий с Лениным на первый план.⁵⁹ Таким образом, заключает М. Н. Покровский, это было не столько принципиальное расхождение с политической линией Ленина, сколько обстоятельства организационного характера, ибо, конечно, одного спора о «сроках» будущей революции было бы слишком мало, чтобы определить разрыв.⁶⁰

Но М. Н. Покровский не точен в своих воспоминаниях. Он отошел от Ленина ранее Дубровинского, и, конечно, его расхождения с Владимиром Ильичем нельзя сводить к организационным вопросам. Здесь в полной мере сказались те недостатки Покровского, которые Ленин увидел еще раньше: отсутствие политической опытности, партийной зрелости и четкости в политических взглядах. Именно эти недостатки толкали Покровского в группу литераторов–интеллигентов, к которым он был близок еще до вступления в партию. Только политической незрелостью можно объяснить то, что М. Н. Покровский считал возможным в условиях начавшейся в России жесточайшей реакции поднимать рабочий класс на новую революцию. Это была крупная ошибка, которая привела Покровского во «впередовское болото». Что касается разногласий по вопросу об организации партийной школы, то он должен был бы знать, что Ленин выступал против создания фракционного центра под видом школы. Следствием отсутствия опыта подпольной работы было и недоверие Покровского к отдельным членам большевистского центра.

21 апреля 1909 г. Покровский вместе с Богдановым и Шанцером подписал письмо в Бюро ЦК о том, чтобы «немедленно на этих днях созвать наличных членов БЦ для решения вопроса о назначении точного срока созыва БЦ всего plenum’a с участием представителей областных организаций».⁶¹ На этом пленуме Богданов собирался выступить со своей фракционной платформой.

Таким образом, Покровский поддержал антипартийную платформу Богданова.

Беспринципность Покровского, его путаные взгляды получили резкую и гневную отповедь со стороны В. И. Ленина. «У нас гостит Покровский, — писал Ленин 23 апреля 1909 г. Дубровинскому. — Обыватель чистой воды».⁶²

Как видно далее из ленинского письма, Покровский считал отзовизм глупостью, синдикализмом, но все же поддерживал Богданова и его компанию из моральных соображений. «Эти «маральные» обыватели, — продолжал В. И. Ленин, — сразу начинают «мараться», когда при них говоришь об исторической задаче сплочения марксистских элементов фракции для спасения фракции и социал–демократии!» ⁶³

Ленин указывал на то, что Покровский находится под влиянием Богданова. Владимир Ильич сожалел, что не удалось освободить Покровского от груза ошибочных убеждений, от обывательской традиции поступаться принципиальными взглядами из приятельских соображений. «Пусть мы сделали с Покровским ошибку (я готов это допустить и вину всецело взять на себя…)»,⁶⁴ — писал он Дубровинскому. Однако, как подчеркивал Владимир Ильич в «Беседе с петербургскими большевиками» в октябре 1909 г., в борьбе со сторонниками отзовизма, ультиматизма, богостроительства, «там, где, в силу различных условий, складываются сколько–нибудь прочные центры, кружки, ведущие пропаганду идей новой фракции, размежевка необходима».⁶⁵

Оппозиционерам было твердо заявлено, что пленум состоится в установленное время — в июне. Покровский больше в ЦК не заходил. Деньги за проезд в Париж и обратно за него по доверенности получил Марат. «Вернулся я в Финляндию, — писал Покровский в своих воспоминаниях, — уже с определенным мнением», и, когда на расширенном заседании редакции «Пролетария» Богданов был исключен из партии и основал группу «Вперед», «я примкнул к последней с оговоркой, что ее политическую платформу я разделяю лишь отчасти».⁶⁶

11 апреля 1910 г. в своем письме в «Социал–демократ» Покровский обвинил редакцию во фракционности и требовал разъяснений. «Впредь до того, — писал он, — как выяснится это последнее, я не считаю возможным сотрудничать в «Социал–демократе»».⁶⁷

Участие Покровского в группе «Вперед» свелось главным образом к педагогической работе в двух партийных школах, организованных фракционерами на о. Капри и в Болонье. Там были, писал позднее Покровский, сбитые с толку «впередовством» настоящие революционные рабочие. «Я никакой «впередовской» агитации не вел, просто занимался с ними русской историей, и меня не сильно огорчало, что большая часть их очень скоро поворачивали к Ленину…».⁶⁸ Добавим к этому, что статьи Покровского о текущих событиях и по вопросам истории печатались в изданиях «впередовцев».

О том, что Покровский вначале действительно не понимал, что представляла из себя группа «Вперед», свидетельствует его письмо от 4 ноября 1910 г. Сообщая о получении на отзыв рукописей для очередного номера журнала, он в недоумении спрашивал: «Рукописи, о которых Вы говорите, мною получены. Что значит, что одобрены всеми членами группы «Вперед», я не понимаю. У группы есть своя редакционная коллегия из 5 лиц, которая и решает вопрос о принятии или непринятии статьи».⁶⁹

По–видимому, до его сознания начинает доходить тот факт, что в действительности группа Богданова все более и более превращалась во враждебную антипартийную группу.

Ленин резко и беспощадно критиковал отступничество Покровского, проявленную им беспринципность и путаницу взглядов. Однако Владимир Ильич не считал, что Покровский играл какую–либо существенную политическую роль в организации «впередовцев». А когда Покровский вышел из богдановской группы и некоторые партийные работники восприняли это как распад группы «Вперед», Ленин указывал, что в конечном счете этот факт ничего не меняет в лагере оппозиции.

Но если отход Покровского от Богданова и его друзей не означал еще краха группы «Вперед», то он, несомненно, был шагом к тому, чтобы вернуть в РСДРП «учителя гимназии». Ленин был уверен, что Покровский не потерян для партии, что война, которую ЦК объявил «впередовцам», «быстро доучит дураков, которые все еще «не разобрались»».⁷⁰ Так оно и получилось. Пелена идейного заблуждения постепенно спадает с глаз Покровского. Он начинает понимать, с кем связал свою политическую судьбу, что в действительности представляла собой группа «Вперед» и спрятанная ею от партии школа на острове Капри.

«Пресловутая «партийная школа», — писал он в неопубликованных воспоминаниях, написанных уже в годы Советской власти, — была не чем иным, как фракционным впередовским загоном, а «товарищи» у Богданова были в высокой степени подозрительными и обнаружили свою беззаветную преданность эмпириомонизму».⁷¹

— Что же оказалось? — говорил Покровский на курсах секретарей укомов в 1923 г. Большевистская фракция Думы «была использована именно во время войны чрезвычайно удачно. Легальная печать еще лучше была использована… Из Питера «Правда» могла дирижировать, и очень удачно».⁷² Покровский признавал, что использование всех форм руководства революционной борьбой сыграло огромную роль в новом подъеме революционного движения.

«Как только все это я увидел, — вспоминал Покровский, — я отряс прах от ног и уже с весны 1911 года к «Впереду» никакого отношения не имел».⁷³

Порвав с фракционерами, Покровский, однако, не нашел в себе мужества сразу признать свои ошибки и установить связь с Большевистским партийным центром. В предвоенные годы Покровский занимался главным образом научной работой.

В эти годы из–под пера Покровского выходят новые тома «Русской истории с древнейших времен» и первый том «Очерка истории русской культуры». Мы еще остановимся на анализе этих работ. Заметим лишь, что идейные колебания и ошибки автора не могли не отразиться на них. Непонимание ленинской теории буржуазно–демократической революции, влияние схем Богданова — все это, несомненно, сказалось на исторических взглядах Покровского, развитых в этих трудах. В целом труды Покровского были восприняты как несомненный успех молодой марксистской историографии. Автор получил многочисленные поздравления. Среди них особенный интерес представляет письмо из рижской каторжной тюрьмы, датированное 12 апреля 1914 г. «Хотя мы и имели уже счастье чуточку ознакомиться с Вашей «Русской историей», — писал Покровскому политический заключенный, — в 1911 г. удалось прочесть три выпуска ее — имел один состоятельный товарищ, вскоре уехавший. И нужно сознаться, что эти три книги произвели на нас сильное впечатление, мнение большинства было таково, что обобранный русский народ в этой истории наконец–то находит себя, наконец–то обретает своего истинного историка, под пером которого оживают древние рукописи, огненным языком заговорили старики–летописцы, просто и ясно рассказывая о древней культуре, свободолюбии и творческой энергии народа русского, оставляя в «душе» какое–то особое чувство, от которого ярко вспыхивала вера в светлое будущее России».⁷⁴

По–своему оценило появление книг М. Н. Покровского царское правительство. В архиве парижской охранки, в полицейском обзоре большевистской пропагандистской литературы за 1912–1913 гг. рядом с произведениями В. И. Ленина, изданными за рубежом, указывается и «Русская история с древнейших времен» Покровского. Как говорится в документах охранки, этот труд служит примером того, какой гибкостью и проникновенностью отличается большевистская пропаганда.⁷⁵

Московский градоначальник разослал телеграммы всем приставам и начальникам жандармских железнодорожных полицейских отделений, в которых говорилось: «Предлагаю немедленно конфисковать в книжных магазинах и везде, где будет обнаружено, и доставить в мою канцелярию арестованное по постановлению Московского комитета по делам печати издание под заглавием «Русская история с древнейших времен» М. Н. Покровского, при участии Н. М. Никольского и В. Н. Сторожева, том пятый, издание т–ва «Мир», Москва, 1912 г., тип. т–ва Кушнарев и К°».⁷⁶

К 1914 г., вспоминал Покровский, почти ни один издатель не брался за печатание произведений столь «опасного» историка, и без помощи моей матери, пересылавшей мне последние крохи, положение стало бы совсем критическим.⁷⁷

Пятым томом «Русской истории с древнейших времен» заинтересовалась редакция «Социал–демократа». Покровского просили прислать экземпляр книги в редакцию. «С удовольствием выслал бы Вам уничтоженный том «Русской истории», если бы сам его имел. Но издатель, опасаясь быть «привлеченным за распространение», оставил себе только по 1 экземпляру! Так что у меня самого имеются только гранки, да и то не в полном виде».⁷⁸

Над своим вторым капитальным трудом — «Очерком истории русской культуры» — Покровский начал работать в августе 1914 г. Он по–прежнему проводит время на улице Ришелье, в Парижской национальной библиотеке. Здесь был собран огромный материал. Конечно, об архивных документах тогда он мог только мечтать.

Заканчивал работу над «Очерком» Покровский уже в Москве, в апреле 1918 г. Теперь в его распоряжении были все архивы, двери которых перед историками широко раскрыла революция. Но не было времени. Занятый большой государственной работой, по его словам, он располагал «ученым досугом» — полувечером в неделю и с завистью смотрел на огромный архивный материал.⁷⁹

Весной 1914 г. Покровский завязывает оживленную переписку с редакцией легального теоретического журнала большевиков «Просвещение». Как видно из письма Покровского, датированного 24 апреля 1914 г., он уже выполнял задания редакции этого журнала по подготовке материалов для печати. Высылая очередную заметку, он сообщал, что в майский номер подготовить статью не успеет, но для июньского и июльского номеров вышлет обещанные статьи.⁸⁰

Редакция «Просвещения» пригласила Покровского участвовать в подготовке брошюры для издательства «Прибой». Соглашаясь заняться брошюрой, Покровский писал: «Здесь нет вовсе новой популярной литературы по истории на русском яз[ыке]. Я знаком с ней только по объявлениям и рецензиям. Если «Прибой» найдет средства высылать мне ее, хотя бы на просмотр, я могу взяться — иначе придется отказаться по неисполнимости.

«Просвещение» я получаю аккуратно, «Правду» же давно не видел, очевидно, она мне не высылается. Буду признателен и за нее и постараюсь возможно сотрудничать по международной политике…».⁸¹

Перепиской М. Н. Покровского с А. А. Трояновским заинтересовался В. И. Ленин. Владимир Ильич хотел знать, насколько изменились взгляды Покровского. Беспокоил его и тот факт, что ученый не всегда разборчиво относился к выбору газет и журналов, в которых печатались его произведения. Так, ряд своих очерков «Из истории общественных классов в России» Покровский поместил в журнальчике Троцкого «Борьба». В письме А. А. Трояновскому от 20 мая 1914 г. Ленин делает приписку: «Хорошо бы было, если бы Вы прислали для ознакомления письма Покровского. Очень интересно Ваше предложение переписки с ним, дабы убрать его из неприличной «Борьбы»».⁸²

Война, по выражению Покровского, положила конец его «академическому» отпуску: он жаждал активной политической деятельности. Далеко от родины, в Париже политические эмигранты с особой силой чувствовали призрачность так называемых буржуазно–демократических свобод. «В то же время, — писал Покровский, — все прежние мелкие разногласия с партией потухли в огне огромного пожара, последствия которого с такой гениальной убедительностью разъяснялись тогда Лениным».⁸³

Покровский сразу определился как интернационалист и стал выступать за поражение царского правительства в империалистической войне.

В одном из рефератов, прочитанных Покровским в мае 1915 г. в парижском «Клубе интернационалистов», не только указывалось, что ближайшая революция в России приведет к республике, но с большой определенностью подчеркивалось, что, прежде чем рабочие завоюют настоящую республику, придется пройти через «призрачную республику» кадетов — нечто вроде «призрачной конституции», которую Россия получила в октябре 1905 г. от Николая II. Покровский предостерегал от увлечения этой республикой, которую необходимо будет разрушить, чтобы расчистить дорогу республике пролетарской.⁸⁴

Покровский выполняет задания большевистского журнала «Просвещение». 16 апреля 1914 г. он сообщает: «Заметку о Струве напишу на буд[ущей] неделе. Собирается ли у вас кто–ниб[удь] писать о кн[иге] Волонтера «Великие пути будущего»? Если нет, я напишу охотно». А уже через неделю — 24 апреля 1914 г. извещает, что задание выполнено. «Посылаю вам заметку о Струве. Она была начата как рецензия, но растянулась так, что едва ли годится уже для библиографического отдела. Если «Просвещение» пустит ее отдельной статьей, дайте ей заглавие «Г. Струве и крестьянская реформа»».⁸⁵

В эти годы он очень тоскует по родине. «Я дышал русским воздухом только через вонючую яму, именовавшуюся «патриотической печатью…». Изредка приходили письма — унылые, написанные эзоповским языком, косвенно, собственно, подтверждавшие, что весь мир превратился в кучу нечистот. В письмах от товарищей–литераторов и издателей — тянулась одна нота «ничего печатать нельзя, кроме…». Ну, значит, для нас просто ничего печатать нельзя».⁸⁶

Из состояния оцепенения Покровского вывели письма А. М. Горького, полученные осенью 1915 г..⁸⁷

A. М. Горький предлагал силами заграничных литераторов подготовить серию брошюр для легального книгоиздательства «Парус» при журнале «Летопись». Серия должна была называться «Рабочий».

Покровский горячо взялся за дело. Конкретные темы распределили среди литераторов, оказавшихся в Париже: Луначарский взялся писать об Италии, о Франции решил писать Покровский вместе с Лозовским, брошюру об Англии предложили писать Ф. А. Ротштейну. «Но сразу стал вопрос об общем введении — о вводной брошюре, дающей смысл и освещение всей серии: брошюре об империализме. И ясно было с первого же взгляда, — вспоминал Покровский, — что, кроме Ленина, некому ее писать».⁸⁸

Восстановление непосредственной переписки с B. И. Лениным Покровский датирует весной 1916 г., не припоминая точно, велась ли она непосредственно или через третье лицо.

Неопубликованные документы дают основание утверждать, что переписка началась в конце 1915 г. и вначале велась через редакцию газеты «Социал–демократ».

В конце ноября или начале декабря 1915 г. Покровский пишет Зиновьеву и просит сообщить Ленину о замысле Максима Горького. Письмо было вполне цензурным, в нем не было ни звука о войне, речь шла исключительно о литературных делах, казалось бы, не имеющих отношения к французской национальной обороне. Однако это письмо было конфисковано и пропало в дебрях парижской охранки. Второе письмо Покровский послал 30 декабря. «Повторить содержание моего пропавшего письма, — замечает Покровский, — значило бы подвергнуть той же участи и настоящее… Резюмирую его содержание вкратце: настроение лица, от которого исходит предложение на счет брошюры, идеальное. Я от него имею уже три письма… его Владимир Ильич так хорошо знает.. В «Летописи» он, конечно, главным образом «икона». Фактически там орудуют, по–видимому, Стеклов, Суханов и Тихонов».⁸⁹

В. И. Ленин еще в начале первой мировой войны занялся всесторонним изучением монополистической стадии развития капитализма. Этого требовали интересы революционной борьбы рабочего класса. Большую работу в этом направлении он вел, очевидно, с середины 1915 г. в Швейцарии. Узнав из письма Покровского о том, что свое исследование о новейшей стадии капитализма он может издать в Петрограде, Владимир Ильич решил срочно завершить начатую книгу. «Предложение Покровского, конечно, принять, — писал он. — Сажусь за работу…».⁹⁰ 11 января 1916 г. Ленин сообщил А. М. Горькому: «Сажусь за работу над брошюрой об империализме».⁹¹

18 декабря 1915 г. Покровский уведомил издательство, что дело с брошюрами почти налажено. Ответственным от издательства за выпуск серии «Рабочий» стал Покровский. Из переписки видно, что издатели под предлогом соблюдения цензурных условий всячески стремились исключить критику ревизионизма. «Горький опыт «Летописи», — писал А. Н. Тихонов, — показал, что это необходимо. Из 14 рукописей, присланных в «Летопись» заграничными авторами, только две оказались цензурными, причем во многих и многих случаях нецензурность их была вполне ясной и вытекала из нежелания или неумения автора писать применительно к России…». «Предупредите, пожалуйста, об этом авторов, — продолжал Тихонов, — и очень попросите писать «поискуснее» в цензурном отношении. Можно даже впредь указать ряд забронированных вопросов:

1) неуважительное отношение к союзникам;

2) указания на «мирные» среди них настроения;

3) [указания] на недостатки фронта и тыла».⁹²

В таких стесненных цензурных условиях пришлось писать Ленину свою гениальную книгу «Империализм, как высшая стадия капитализма».

Покровский наладил регулярную переписку с Владимиром Ильичем. «Я работаю усиленно, — писал Ленин 8 июня 1916 г., — но в силу сложности материала и болезни опаздываю. Очень боюсь, что не успею к этому предельному сроку» (половине июля).

Но Ленин не только успел к предельному сроку, он оказался значительно аккуратнее других. 2 июля 1916 г. Владимир Ильич прислал Покровскому открытку, в которой сообщил, что одновременно с ней бандеролью выслал рукопись «Империализм». Рукопись шла в Париж очень долго. Покровский думал, что ее задержала французская цензура, которой не удалось быстро перевести рукопись, переписанную убористым почерком Надежды Константиновны Крупской. Тем временем и Ленин, и ответственный за издание М. Н. Покровский переживали волнения.

10 августа 1916 г. Н. К. Крупская писала в Женеву С. Н. Равич:

«Дорогая Ольга,

На днях Вы получите (или может уже получили) французские книжки от Шкловского и адрес, по которому их послать в Париж от Григория. Это заделанная рукопись Ильича, которую надо переслать в Париж. Она была послана туда без переплета и пропала. Пошлите непременно заказным, а нам черкните открытку, когда пошлете».⁹³

Второй экземпляр рукописи книги Ленина пришел в Париж лишь спустя три недели после ее высылки. А 20 октября 1916 г. А. Н. Тихонов сообщал Покровскому: «Теперь о рукописях: брошюру В. Ильина сдаем в набор немедленно, сократив те главы, которые Вы отмегили (полемика с Каутским)».⁹⁴ Из письма видно, что Покровский был вынужден произвести ряд сокращений под давлением издательства. А. Н. Тихонов считал неприемлемыми для печати те главы, которые «представляют скрытую и явную полемику против «оппортунистов»». «Задача почтенная, — продолжал издатель, — но не в брошюре, претендующей на объективность и всестороннее освещение фактов».⁹⁵

21 декабря в ответ на сообщение Покровского о том, что он вынужден был снять примечания, Ленин прислал новую открытку. Ответ был более мягкий, чем ожидал ответственный за издание. Пожурив Покровского за то, что он дал согласие на сокращение рукописи, Ленин писал:

«Не лучше ли попросить издателей: напечатайте, господа милые, прямиком: мы, издательство, удалили критику Каутского. Право, так бы надо сделать… Вы пишете «не вздуете?», т. е. я Вас за согласие выкинуть сию критику?? Увы, увы, мы живем в слишком цивилизованном веке, чтобы так просто решать дела…

Шутки в сторону, а грустно, черт побери… Ну, я в другом месте посчитаюсь с Каутским».⁹⁶

Книга была набрана в конце 1916 г. под заголовком «Империализм, как новейший этап капитализма». По приезде в Россию В. И. Ленин не имел возможности восстановить первоначальный текст рукописи и дал согласие опубликовать ее в том виде, в каком она была подготовлена Покровским, лишь предпослав изданию свое предисловие; брошюра вышла в сентябре 1917 г. Полностью текст рукописи был восстановлен и напечатан уже при Советской власти.

Покровский прожил в Париже восемь лет. Реальная действительность буржуазной демократии разочаровывала его с каждым годом все больше и больше. И что поражало в свободной демократической республике, называемой Францией, вспоминал Покровский, это колоссальный культ городового.

«Парижским мещанам сплошь и рядом достается от кулаков своей полиции, и в отдельных случаях они на это сердятся; но в общем и целом полиция среди парижских мещан популярна и нигде нельзя найти такого «культа полиции», как здесь; его можно сравнить только с культом военщины в Берлине или с преклонением перед монахами испанских мещан и мужиков».⁹⁷

В ясный мартовский день 1917 г. Покровский, как всегда, работал в Национальной библиотеке в Париже. К нему подошел один из эмигрантов и положил на стол номер «Information», в котором была опубликована сенсационная новость: в России революция, Николай II отрекся от престола. Этот день навсегда врезался в память Покровского.

Февральская революция открыла перед политическими эмигрантами возможность вернуться на родину. Покровского избирают товарищем председателя Бюро Исполнительного комитета парижского совета политических организаций эмигрантов. В архиве хранится доверенность, выданная Покровскому, которой он уполномочивался вести «с Временным Правительством, Советом Рабочих и Солдатских Депутатов и с другими учреждениями переговоры в целях защиты интересов оставшихся вне России политических эмигрантов, добиваясь прежде всего ускорения их отправки в Россию».⁹⁸

Только из Парижа выезжало на родину 600 человек. Материальное положение эмигрантов было плачевным: многие из них задолжали по квартирной плате и имели другие долги, проезд стоил не менее 500 франков.⁹⁹ Наконец эмигранты получили паспорта, разрешение возвратиться в Россию. Были зафрахтованы пароходы Восточно–азиатского общества «Царица» и «Двинск». В трюмах этих военных транспортов везли аэропланы, закупленные правительством Керенского, поэтому курс «Царицы» и «Дейнека» не был известен заранее даже капитану: он получил запечатанный конверт с маршрутом, который вскрыл в пути. В случае нападения немецкого флота предлагалось давать сигнальные выстрелы из пушек, имевшихся на судах.

В дороге не обошлось и без курьезов. Когда шли за полярным кругом, в ясную, спокойную погоду артиллерист на «Двинске» задумал чистить пушку и случайно сделал выстрел, на «Царице» поднялась суматоха, многие бросились к шлюпкам, ожидая атаки подводных лодок. К счастью, неприятеля вблизи не оказалось.

По пути на родину Покровскому пришлось вести хлопотливую работу.

Однажды ночью, возвращаясь после очередного бурного заседания комитета эмигрантов, Покровский был сбит с ног обрушившейся на палубу волной. Вода потащила его за борт, но ему удалось уцепиться за поручни. «Из последних сил держался, — рассказывал позднее Михаил Николаевич. — Хорошо, что помогли матросы». Покровский повредил ногу и некоторое время по возвращении домой ходил прихрамывая.

«Биографические сведения», написанные Покровским для Истпарта 15 сентября 1921 г., заканчиваются словами: «С последней большой партией возвращавшихся я и приехал в Архангельск в августе 1917 г. Дальнейшая моя деятельность протекала настолько в виду у партии, что писать о ней бесполезно».¹⁰⁰ И это так. Вся многогранная деятельность Покровского после победы Октября протекала на виду у всей партии.

Октябрьская революция, говорил Покровский, сделала меня вновь профессором, надела на меня костюм, от которого я долго отбивался. Но, добавлял он, «я на своем, хотя и очень скромном, посту тоже участник революции». Как свидетельствуют документальные материалы, в своем большинстве неопубликованные, Покровский мог с полным правом считаться участником вооруженного восстания и установления Советской власти в Москве.

В конце августа 1917 г., после многолетнего пребывания в эмиграции, Покровский снова в Москве. В сентябре 1917 г. Москворецкий райком партии выдал ему партийный билет члена РСДРП с 1905 г.

Конечно, ошибки и колебания Покровского, его отход от ленинского ЦК в 1909 г. вызвали настороженное отношение к нему в партии. «Было бы хорошо, если бы он окончательно вернулся к нам, — писал В. И. Ленин. — Но это надо сначала доказать долгой работой».¹⁰¹ И Покровский доказывает это. Он целиком посвящает себя делу пролетарской революции.

Покровский выполняет многочисленные поручения партии. Он сотрудничает в редакции «Известий Московского Совета рабочих депутатов», является депутатом Московского Совета. Большевики выдвигают Покровского своим кандидатом для баллотировки в Учредительное собрание. В этом качестве Михаил Николаевич выступает на многочисленных митингах. В архиве сохранилось любопытное письмо, полученное им в то время:

«Многоуважаемый товарищ!

Ярцевская социал–демократическая рабочая партия большевиков просит Вас как кандидата в Учредительное собрание приехать для агитации 7000 населения, а иначе мы провалим.

Просим дать ответ, на какое число будете.

Председатель *А. Царьков *

Секретарь М. Бакутин

Круглая печать — ст. Ярцево, Смоленской губ., фабрика Хлудова, рабочий клуб РСДРП (б)».¹⁰²

Обстановка в Москве была сложной. Меньшевики, захватившие руководящие посты в Моссовете, противились вооружению рабочих, созданию Красной гвардии.

Не дожидаясь решения Моссовета, рабочие самочинно создавали отряды Красной гвардии. Только 3 сентября под напором народных масс удалось нейтрализовать меньшевиков и эсеров и на заседании Моссовета утвердить устав Красной гвардии. А уже 5 сентября Московский Совет при обсуждении вопроса о текущем моменте и о власти принял большевистскую резолюцию.

Потерпев поражение по ряду принципиальных вопросов, обсуждавшихся в Моссовете, меньшевики и эсеры были вынуждены сдать позиции. В результате выборов нового исполкома 19 сентября большевики получили устойчивое большинство. Председателем Совета вместо меньшевика Л. М. Хинчука стал большевик В. П. Ногин.

М. Н. Покровский по указанию МК партии все свои силы сосредоточивает на работе в «Известиях Московского Совета рабочих депутатов», которые редактировал тогда И. И. Скворцов–Степанов (во время боев газета называлась «Известиями Московского Военно–революционного комитета»).

Редакция размещалась на Малой Серпуховской улице в студенческой столовой Коммерческого института. В одном из залов, закопченном и полутемном, за двумя столами работали члены редакции. В стороне штабелями стояли винтовки. Здесь всегда толпились люди, воздух был насыщен махорочным дымом, стук пишущей машинки сливался с лязгом ружейных затворов. Это не мешало работе сотрудников редакции, успешно совмещавших подготовку очередного номера с составлением воззваний и листовок по заданию Московского комитета партии.

В неопубликованных воспоминаниях Н. Л. Мещерякова содержатся интересные сведения о жизни Покровского в те грозные дни.

Нам тогда приходилось вместе работать в редакции «Известий Московского Военно–революционного комитета», рассказывал Мещеряков. Покровский жил где–то очень далеко, поэтому он перебрался на мою квартиру. Вдвоем мы возвращались поздно вечером по темным, пустым улицам города, оглашаемым ружейной, пулеметной стрельбой, залпами орудий. По дороге обычно Михаил Николаевич после напряженного дня работы в редакции вел разговоры на научные темы. Серьезные критические замечания он высказывал, например, о содержании книги Плеханова «История русской общественной мысли». Говорил Покровский и о том, что всякий мыслитель и ученый обычно продуктивно работает лет 20–25, а дальше он начинает повторяться, тускнеть. Я знаю только одного мыслителя, ум которого никогда не потеряет своей гениальности, добавлял Покровский. Этот мыслитель — Владимир Ильич Ленин.¹⁰³

В дни революционных схваток Покровский успевал побывать в наиболее ответственных местах боев. Его корреспонденции «В Москве», «В районах» написаны с большим литературным мастерством и документальной точностью.

Московская контрреволюция лихорадочно готовилась к нападению на Московский Совет и его Военнореволюционный комитет. 26 октября командующий Московским военным округом полковник Рябцев по телефону потребовал от Моссовета прекратить вооружение Красной гвардии, раздачу рабочим оружия из арсенала, заявив, что в противном случае начнет наступление в центре и в районах.

Председатель Моссовета В. П. Ногин, казалось, растерялся. В это время в кабинет председателя Моссовета вошли М. Н. Покровский и И. И. Скворцов–Степанов. Напоминая опыт Парижской коммуны, Покровский настаивал на необходимости решительных действий со стороны Моссовета.

«Никаких переговоров с Рябцевым, — решительно поддержал его И. И. Скворцов–Степанов — Промедление смерти подобно».¹⁰⁴

Покровский активно участвовал в работе штаба Военно–революционного комитета Замоскворецкого района. Среди его неопубликованных документов есть несколько относящихся к этому периоду. В одном из них Покровский записывает для памяти постановление Москворецкого штаба о реквизиции оружия у ненадежных членов домовых комитетов.

Две другие записи содержат сведения о ходе революционных боев.¹⁰⁵

Вооруженное восстание в Москве победило, и Покровский активно включается в деятельность органов Советской власти. 5 ноября Покровский был утвержден председателем комиссии Военно–революционного комитета «по установлению взаимоотношений с консулами» иностранных государств. На следующий день Покровский доложил о работе этой комиссии.

В связи с докладом Покровского ВРК принял следующее решение:

1. Назначить т. Покровского комиссаром по иностранным делам;

2. Поручить т. Покровскому соорганизовать при комиссаре гражданской милиции паспортное бюро;

3. Поручить т. Рогову наметить вместе с Покровским помещение для комиссара по иностранным делам;

4. Назначить заместителем т. Покровскому т. Лукина;

5. Выдать консулам, согласно их просьбе, пропуска в Военно–революционный комитет.

На этом заседании ВРК М. Н. Покровскому и И. И. Скворцову–Степанову было поручено выработать проект декрета о печати.¹⁰⁶

В качестве комиссара по иностранным делам Покровский принимает генеральных консулов, представлявших в Москве иностранные государства (как видно из документов, 7 ноября к нему обращались румынский и американский генеральные консулы), ведет переписку по делам иностранцев.

12 ноября 1917 г. в «Известиях Московского Совета рабочих депутатов» было напечатано очередное объявление о приеме граждан комиссаром Московского ВРК, в котором сообщалось: «Комиссар по иностранным делам — М. Н. Покровский, от 2‑х час. до 3‑х час. ежедневно. Чернышевский пер., дом бывш. генерал–губернатора, канцелярия бывш. комиссара г. Москвы, паспортный отдел».¹⁰⁷

Документы свидетельствуют о том, что Покровский занимался в Военно–революционном комитете не только иностранными делами. Ему были поручены вопросы печати и издательств. Он разрабатывал проекты постановлений и декретов ВРК, обращения к населению города. Сохранились черновики проекта декрета ВРК о политике в области печати в Москве, обращения к населению по поводу изъятия денег из Государственного банка для выплаты зарплаты рабочим и служащим,¹⁰⁸ написанные рукой Покровского.

«На Военно–революционном комитете, — писал Покровский в проекте одного из документов, — как фактическом представителе верховной власти Советов в Москве, лежит обязанность поддерживать порядок в городе».¹⁰⁹ И Военно–революционный комитет, вспоминал позднее Покровский, «фактически все больше и больше входил в роль правительства Москвы, управлявшего всею жизнью громадного города, а вскоре затем и всей его округи («Московская область» не была каким–либо искусственным созданием, — она выросла стихийно, по мере завоевания советской властью городов, подмосковных уездов и губерний); вопросы продовольствия, связи, финансов, властно выдвигаясь на первый план и требуя решения в 24 часа, оттесняли далеко назад всякие разговоры о «конструировании власти». Революция сама сконструировала себе тот орган, какой был ей нужен».¹¹⁰

Тем временем в Москве проходили перевыборы Совета солдатских депутатов, на которых большевики одержали блестящую победу. 11 ноября в помещении Политехнического музея состоялось первое организационное собрание переизбранного Совета солдатских депутатов, по предложению большевиков было принято решение о слиянии Советов. Объединенный пленум Московского Совета рабочих и солдатских депутатов состоялся 14 ноября. В состав президиума от большевиков вошли М. Н. Покровский, Ем. Ярославский, И. И. Скворцов–Степанов и др. М. Н. Покровский был избран председателем Московского Совета рабочих и солдатских депутатов.

17 ноября была восстановлена связь с Петроградом и председатель Моссовета имел разговор с представителем Советского правительства А. Г. Шлихтером. Содержание разговора Покровский аккуратно записал на узких полосах бумаги.

Покровский рассказал о состоянии городского хозяйства, о положении трудового населения, попросил правительство оказать помощь в выделении денежных средств для выплаты заработной платы рабочим фабрик и заводов, брошенных владельцами.

Узнав о том, что декрет о роспуске Московской городской думы принят Советом Народных Комиссаров, он сказал, что немедленно сообщит об этом Московскому Совету.

Народный комиссар от имени правительства выразил радость по поводу избрания Покровского председателем Московского Совета.¹¹¹

В работе на посту председателя Моссовета раскрылись новые стороны таланта ученого–большевика. Он показал себя незаурядным государственным деятелем, проводником ленинских идей, сторонником решительной ломки старого государственного аппарата. Один из тех, кому пришлось тогда работать вместе с Покровским,

A. С. Пашуканис, писал в неопубликованных воспоминаниях, что в первые недели после Октябрьского восстания в Москве предстояло решать вопрос об организации новой власти. На одном из совещаний ряд товарищей выступили с сомнениями в необходимости коренной ломки государственного аппарата, которую предполагалось провести. Выступления Покровского положили конец всем сомнениям.¹¹²

Первые шаги Покровского на посту председателя Московского Совета вызвали, по свидетельству B. Д. Бонч–Бруевича, одобрение В. И. Ленина. «С каким глубоким, товарищеским, радостным чувством встретил Владимир Ильич в своем кабинете в Совнаркоме Михаила Николаевича, вскоре прибывшего с товарищами из Москвы, — вспоминал Бонч–Бруевич. — Владимир Ильич гордился тем, что вот — профессор, историк, ученый, а теперь, когда, по выражению самого Владимира Ильича, интереснее было делать революцию, чем писать о ней, — весь ушел с головой в практику революционной борьбы, стоит в первых рядах восставшего пролетариата. Такое непосредственное участие в революционной борьбе, не раз говаривал Владимир Ильич, дает нашим теоретикам значительные аргументы для уяснения и правильного понимания многих и многих наитруднейших вопросов не только истории современности, но и истории всех времен и всех народов».¹¹³

Однако в прогнозах развития революции Покровский допускал серьезные ошибки. Считая Октябрь поворотным пунктом не только в истории России, но и всего человечества, началом эры социалистических революций в других странах, Покровский разделял мнение, что Советская Республика не сможет без поддержки других стран выстоять в борьбе против империализма. В статье «Европа и вторая революции» Покровский сформулировал эту мысль следующим образом: «Раз началась пролетарская революция, — она должна развертываться во всеевропейском масштабе, или она падет в России. Окруженная империалистическими державами, русская пролетарская, крестьянская республика не может существовать. Такого чуда Европа не допустит».¹¹⁴

Эта ошибка была связана с тем, что тогда Покровский не понимал ленинского учения об империализме как высшей стадии капитализма, не понимал, что на этой стадии капиталистической формации социализм не может победить одновременно во всех странах, что он победит первоначально в одной или нескольких странах, а остальные в течение некоторого времени останутся буржуазными или добуржуазными.

Заблуждения Покровского определили его неправильную позицию в период советско–германских переговоров в Бресте.

В 1918 г. Советское правительство назначило Покровского в состав мирной делегации, направлявшейся для подписания мирного договора в Брест. В. И. Ленин считал, что как знаток истории международных отношений он будет полезен в составе делегации, а как терпимый и лояльный человек не допустит разрыва переговоров. Однако Покровский не оправдал доверия В. И. Ленина. Он допустил серьезную ошибку, примкнув к «левым коммунистам», выступавшим против заключения договора.

Ленин подверг резкой критике Покровского, назвав его по этому поводу «коллегой» Бухарина.¹¹⁵

Покровский вспоминал, что по возвращении в Москву он пытался изложить свою точку зрения на рабочем собрании. Рабочие дали ему ясно понять, что они стоят за ленинскую позицию, требуя заключения мира. «Нельзя было воевать, когда масса не хотела воевать».¹¹⁶

В. И. Ленин развернул беспощадную борьбу против «левых коммунистов». Линия на срыв Брестского мирного договора потерпела крах. Покровский вновь увидел свою ошибку, вновь убедился в правильности ленинской позиции. «…Ленину, — писал Покровский в 1927 г., — пришлось немало потрудиться, чтобы побороть эту формулу мелкобуржуазных настроений: целых полтора месяца, с начала января до конца февраля, ценой огромных трений в партии и огромных объективных потерь революции двигалась вперед действительно пролетарская точка зрения на то, что партия должна делать перед лицом надвигающегося империализма». Впоследствии Покровский восхищался исключительной прозорливостью В. И. Ленина, который в сложнейшей обстановке сумел добиться заключения Брестского мирного договора и этим спас революцию.

«Я с ним часто спорил по практическим вопросам, — вспоминал Покровский, — всякий раз садился в калошу… я перестал спорить и подчинился Ильичу…».¹¹⁷

В марте 1918 г. в связи с образованием Совета Народных Комиссаров Московской области Покровский назначается председателем Совнаркома. Он активно участвует в культурной революции в качестве члена Государственной комиссии по просвещению. При его непосредственном участии разрабатывается ряд крупных реформ: положение о единой трудовой школе, о передаче всех школ в ведение Наркомпроса, о некоторых изменениях в структуре научных учреждений, об изменении порядка занятий в высших учебных заведениях и др.

В мае 1918 г. после ликвидации Совнаркома Московской области Покровский становится членом Совета Народных Комиссаров, заместителем наркома по просвещению. В. И. Ленин считал, что Покровского надо использовать прежде всего как специалиста, ученого–марксиста.

На посту заместителя народного комиссара по просвещению и члена Совета Народных Комиссаров РСФСР Покровский оставался до самой кончины.

В. И. Ленин, хорошо знавший сильные и слабые стороны Покровского, считал его одним из основных работников Наркомпроса. Об отношении В. И. Ленина в этот период к Покровскому писала Н. К. Крупская: «Владимир Ильич чрезвычайно ценил и уважал Михаила Николаевича. Михаил Николаевич был именно и советником, руководителем. Мне пришлось работать с ним в ГУСе с 1921 г., и, когда у меня бывали какие–нибудь сомнения, я всегда шла за советом к Михаилу Николаевичу, как самому близкому товарищу. Был Михаил Николаевич крупнейшим ученым, и в то же время у него была та смелость мысли, тот революционный подход к науке, которые делали его незаменимым борцом на культурном фронте».¹¹⁸

В Наркомате по просвещению Покровский руководит отделом школьной политики; затем с октября 1918 г. — научным отделом, а с января 1919 г. — отделом высших учебных заведений.

В январе 1919 г. был создан Государственный ученый совет — высший методический и идеологический орган Наркомпроса,¹¹⁹ во главе которого также был поставлен Покровский.

Будучи председателем Государственного ученого совета, а затем и руководителем Академического центра Наркомпроса, Покровский оказывал большое влияние на расширение научно–исследовательской работы в стране. «Его огромный и научный авторитет и большой опыт, — по свидетельству А. В. Луначарского, — обеспечивали за ним положение реального руководителя всей этой отрасли работы Наркомата».¹²⁰

«Особым достоинством М. Н. Покровского, — продолжал Луначарский, — является, конечно, его огромная эрудиция и необыкновенно тонкий ум, рядом с беспредельной преданностью делу коммунизма».¹²¹ Товарищи по работе, ученики Михаила Николаевича отмечали, что он «обладал особенностью понимать каждого», проявлял к собеседнику «какое–то особенное внимание и чуткость, свойственные только человеку с высокой культурой».¹²²

Всю свою работу А. В. Луначарский и М. Н. Покровский вели под непосредственным руководством В. И. Ленина. Ленин часто приглашал Покровского, расспрашивал о состоянии дел, давал советы. После одного из посещений Ленина Покровский записал в блокноте: «Передача в руки пролетариата одного из самых могучих орудий классового господства буржуазии — созданной буржуазным обществом науки. А для этой цели открытие широкого доступа в аудитории высшей школы для всех желающих учиться, и в первую очередь для рабочих…».

Ленин считал, что Покровский может раскрыть свои способности прежде всего как ученый, педагог и организатор науки.

Покровскому выпало огромное счастье часто видеть В. И. Ленина, беседовать с ним, быть непосредственным исполнителем его замыслов. Сохранившиеся документы, записки Ленина, адресованные Покровскому, запросы и распоряжения Ленина свидетельствуют о том, с какой теплотой, вниманием и вместе с тем с большой требовательностью относился Ленин к Михаилу Николаевичу.

Не раз возвращал Ленин проекты постановлений, внесенных в Совнарком Покровским, требуя переделки и уточнения. В то же время он нередко задерживал документы, требуя консультации с Покровским, его визы. Ленин включал Покровского в состав различных правительственных комиссий, поручал ему подготовку материалов для докладов. Был забракован Лениным первый проект о Социалистической академии. Возвращен Покровскому на доработку проект об организации рабочих факультетов. Взят из Президиума ЦИК проект об организации Государственного ученого совета. Ленин всесторонне обдумывал эти проекты, вносил коррективы, посылал запросы.

На одном из заседаний правительства Ленин пишет Покровскому по поводу проекта реорганизации библиотечного дела: «т. Покровский! По–моему, из прилагаемого вытекает: все в НКпрос. Верните с Вашим отзывом.

Ваш Ленин».¹²³

Получив записку с ответом Покровского, Ленин здесь же дает распоряжение: «Согласен. Дайте формальное заключение наркома (или замнаркома) по этому вопросу в Цека (копию мне)».¹²⁴

На проекте положения о высших учебных заведениях Ленин пишет: «Задержать § 7: 1) Нет подписи М. Н. Покровского; 2) кто был в К[омис]сии?» ¹²⁵

Обсуждая состав комиссии по улучшению быта ученых, Владимир Ильич просит Н. П. Горбунова созвониться с Покровским.¹²⁶

В ответ на письмо Горького, жаловавшегося на должностных лиц в Петрограде, урезавших список ученых, которым выдавался повышенный продовольственный паек, Ленин телеграфирует, что этим занимается специальная комиссия Наркомпроса. «Комиссия Покровского опротестовывает петроградский список как несправедливый. Сапожников освобожден 9/III…

Предсовнаркома Ленин».¹²⁷

В ноябре 1920 г. по указанию В. И. Ленина при Советском правительстве создается комиссия по коренной реорганизации преподавания общественных наук в высших школах, получившая по имени ее председателя название комиссии Ротштейна. В ее состав кроме самого Ф. А. Ротштейна вошли И. И. Скворцов–Степанов. М. Н. Покровский, Н. М. Лукин, В. А. Быстрянский, В. М. Фриче и другие ученые.¹²⁸ Перед комиссией ставится задача пересмотреть программы по общественным дисциплинам, перестроить преподавание на базе марксизма–ленинизма, организовать переподготовку и подготовку кадров ученых–обществоведов.

В. И. Ленин обращал внимание членов комиссии на необходимость по–хозяйски использовать кадры, бережно относиться к старым специалистам.

Покровский помнил об этом указании Владимира Ильича и старался использовать знания и опыт многочисленных представителей старой буржуазной науки. К старой профессуре он относился с большим тактом и оказывал помощь тем ученым, которые честно поставили свои знания и свой опыт на службу Советской власти, трудовому народу. На тех же буржуазных специалистов–обществоведов, которые оставались на старых, враждебных пролетариату идейных позициях, Покровский обрушивал всю силу своего полемического таланта. Именно за это товарищи по партии называли Покровского «профессором с пикой».

Для коренной перестройки всей научно–исследовательской и учебно–педагогической работы Советское государство располагало весьма незначительным количеством ученых–марксистов. Теоретически подготовленные специалисты, особенно в области общественных наук, занимались политической работой в Красной Армии, сражались против белогвардейцев и интервентов на фронтах гражданской войны. Научно–исследовательские учреждения, университетские кафедры, средняя школа в своем подавляющем большинстве оставались в руках буржуазных ученых, часть которых в теории и на практике вела борьбу против нового строя. Поэтому подготовка кадров ученых–коммунистов стала важнейшей задачей Наркомата просвещения и его руководителей A. В. Луначарского и М. Н. Покровского. По поручению B. И. Ленина Покровский готовит постановление о создании Коммунистической академии.

В 1921 г. в составе Наркомпроса учреждается Академический центр, в который вошли Государственный ученый совет, Управление музеями. Руководителем Академического центра назначается М. Н. Покровский, в руках которого сосредоточивается координация всей научной деятельности в стране.

Большой вклад внес Покровский в создание рабочих факультетов. Отмечая его заслуги в создании новой формы подготовки рабочей молодежи к поступлению в высшие учебные заведения, правительство присвоило его имя рабфаку при Московском государственном университете.

При непосредственном участии М. Н. Покровского готовились квалифицированные кадры историков–марксистов из числа талантливой молодежи, прошедшей школу революции и гражданской войны, главным образом членов большевистской партии.

Основная педагогическая деятельность Покровского протекала в Свердловском университете и Институте красной профессуры, научных учреждениях, созданных при непосредственном участии В. И. Ленина.

Институт красной профессуры, по мысли Ленина, должен был стать и действительно стал главным центром подготовки марксистских кадров высшей квалификации. ИКП был учрежден в Москве на основе декрета Совнаркома от 11 февраля 1921 г., подписанного В. И. Лениным. Для организации института была утверждена комиссия под председательством М. Н. Покровского. В ее состав вошли такие крупные ученые–коммунисты, как Н. М. Лукин и В. П. Волгин. Перед ИКП ставилась задача обеспечить подготовку убежденных коммунистов–ученых, которые могли быть использованы в качестве преподавателей политической экономии, исторического материализма, истории развития общественных форм, новейшей истории и советского строительства в высших школах страны.

Большую государственную и научно–организаторскую деятельность Покровский совмещал с напряженной научно–исследовательской и литературной работой. Первым обобщающим трудом, который он создал после Октября, была «Русская история в самом сжатом очерке». Мысль о такой книге у Покровского возникла еще в период революции 1905–1907 гг. После Октябрьской революции народные массы жадно потянулись к знаниям, к культуре. А книжный рынок был заполнен литературой, прославлявшей династию Романовых, писаниями дворянских и буржуазных историков. Необходимость в популярной книге, которая давала бы связный курс отечественной истории, была велика. Покровский не раз отмечал, что писал эту книгу по заданию Ленина. Документы свидетельствуют, что для работы над «Сжатым очерком» Покровскому предоставлялись специальные отпуска. Так, решением Политбюро ЦК РКП (б) от 2 июля 1921 г. он получил двухнедельный отпуск «для окончания «Русской истории»».¹²⁹

Покровский понимал всю сложность написания краткой популярной книги, которая должна была стать первым в советской историографии систематическим курсом русской истории, ведь в то время не было еще марксистских монографий по важнейшим проблемам. Конечно, «Русская история в самом сжатом очерке» не лишена ошибок и недостатков, но нельзя забывать при этом, что она отражала уровень развития исторической науки 20‑х годов. Заметим, что и многие произведения В. И. Ленина, в которых излагается марксистская концепция русской истории, тогда не были опубликованы.

Первые две части «Русской истории» были прочитаны В. И. Лениным. Владимир Ильич прислал Покровскому письмо:

«Тов. М. Н.! Очень поздравляю Вас с успехом: чрезвычайно понравилась мне Ваша новая книга: «Русская история в самом сжатом очерке». Оригинальное строение и изложение. Читается с громадным интересом. Надо будет, по–моему, перевести на европейские языки.

Позволю себе одно маленькое замечание. Чтобы она была учебником (а она должна им стать), надо дополнить ее хронологическим указателем. Поясню свою мысль; примерно так: 1) столбец хронологии; 2) столбец оценки буржуазной (кратко); 3) столбец оценки Вашей, марксистской, с указанием страниц Вашей книги.

Учащиеся должны знать и Вашу книгу и *указатель, *чтобы не было верхоглядства, чтобы знали факты, чтобы учились сравнивать старую науку и новую. Ваше мнение об этом дополнении?

5/XII. С ком. приветом Ваш Ленин».¹³⁰

В 20‑е годы Покровский написал несколько книг и большое количество научных и публицистических статей. Наиболее важные среди них «Очерки русского революционного движения XIX–XX вв.», «Марксизм и особенности исторического развития России», «Историческая наука и борьба классов». Изданы также сборники его статей «Октябрьская революция», «Империалистическая война». Неоднократно переиздавались «Русская история с древнейших времен» и другие работы, написанные до революции.

Как огромное, непоправимое горе воспринял Покровский болезнь и смерть В. И. Ленина. Овладеть ленинским идейным наследием, отстоять его от нападок буржуазных идеологов, от ревизии оппортунистов — такие цели теперь ставил перед собой Покровский. Он принимается за систематическое изучение произведений В. И. Ленина, многие из которых ранее были ему незнакомы.

В статьях и воспоминаниях о Ленине, написанных Покровским для «Правды» и других центральных газет и журналов, говорится о гениальности ленинских идей, раскрывается образ великого вождя, способного видеть намного дальше и прозорливее других. Каждый раз, пишет Покровский, когда мы читаем работы Ленина, мы находим в них много нового, делаем новые для себя открытия; то, что еще вчера казалось в них неясным и даже несбыточным, ныне встает перед нами как реальное, вполне осуществимое. Своим умом он сумел предвосхитить века.

Активно участвуя в общественно–политической жизни страны, Покровский вел решительную борьбу против троцкизма и правого оппортунизма. Правда, его позиция была не всегда последовательной и выдержанной. Выступая против книги Троцкого «1905 год», он называет ее и превосходной, и никуда не годной. Здесь же Покровский раскрывает полную несостоятельность книги и порочность ее аргументации. Он первым показал, что вся эта аргументация и даже многие формулировки заимствованы у буржуазного историка Милюкова. Нагромождение разного рода «теорий» и домыслов нужно было Троцкому для того, чтобы обосновать свою теорию о невозможности построения социализма в нашей стране без поддержки революций в Западной Европе.

Полемизируя с Троцким, Покровский показывает несостоятельность и антиленинскую направленность его концепции, Покровский отстаивает ленинский тезис о возможности победы социализма в одной стране в условиях капиталистического окружения.

Огромную государственную работу в области организации науки и подготовки кадров историков–марксистов Покровский по–прежнему сочетал с общественно–политической деятельностью. Эта сторона деятельности Покровского была связана с продолжением борьбы против буржуазной историографии в новых условиях.

Видные представители буржуазной историографии, продолжавшие свою научную работу в советское время, были по существу проводниками буржуазной идеологии. Они отстаивали философские позиции Г. Риккерта, во многом следовали в истории за А. Допшем и М. Вебером. Некоторые из них в своих работах доказывали, например, что «военный коммунизм» якобы уже был в первобытном обществе, а государственный капитализм уже существовал в античные времена.

В целях борьбы против буржуазной историографии, за изучение истории на основе ленинского понимания исторического процесса в 1925 г. в Москве создается Общество историков–марксистов, руководителем которого утверждается М. Н. Покровский.¹³¹

Авторитет Покровского как ученого был признан не только в стране, но и далеко за ее пределами. Особенно ярко это продемонстрировал Всемирный исторический конгресс, проходивший в августе 1928 г. в Осло. Покровский возглавлял советскую делегацию. Молодая советская историческая наука уже в конце 20‑х годов завоевала всемирное признание. Широкую известность получили работы Покровского, переведенные на все основные языки Европы и Азии.

В 1928 г. торжественно отмечался 60-летний юбилей Покровского. На юбилейном собрании выступили Н. К. Крупская, А. В. Луначарский, В. Д. Бонч–Бруевич, ученики Покровского С. М. Дубровский, Д. Кин и другие. Приветствовали юбиляра и рабочие — московских заводов.

Выступавший в конце заседания от комитета по подготовке празднования юбилея П. О. Горин сказал, что огласить список всех приветствий, поступивших на имя юбиляра, нет возможности, так как это бы задержало присутствующих до утреннего трамвая. Поздравления юбиляру — поступали со всех концов нашей необъятной Родины и от крупных зарубежных ученых.

За заслуги перед государством Покровский был награжден орденом Ленина. Он был избран действительным членом Академии наук СССР.

В июне 1930 г. Покровский присутствовал как делегат на XVI съезде партии. «Счастливые люди — наше поколение, которое дожило до того, что на его глазах действительно строится социализм, — говорил он в своей речи на съезде. — Вы не можете этого оценить, вы люди молодые, для вас это кажется естественным. Возьмите наше положение. Сколько лет мы ждали, когда свалим проклятое самодержавие. Свалили. Но мало этого, через восемь месяцев рабочий класс встал у власти. Это первый шаг на пути социалистической революции, первый акт. В 1921 году приходилось слышать прогноз: «О, еще на 25 лет нам хватит промежуточного положения, еще через 25 лет будем строить социализм». Такие разговоры слышались на X съезде. Тогда думалось: нам до этого не дожить. Дожили. Наше поколение, люди на седьмом десятке, дожили до того, что мы строим настоящий социализм. Не знаю, имею ли я на это достаточно полномочий, но я хотел бы от лица всего моего поколения выразить благодарность всем, кто строит социализм» (Кржижановский: «Можете, можете!» Продолжительные аплодисменты).¹³²

В своей созидательной работе Коммунистическая партия неуклонно руководствовалась ленинским планом построения нового общества. В этой большой работе активно участвовали советские историки. Покровский требовал от ученых идти в ногу с задачами современности.

Покровский продолжал работу по совершенствованию своей исторической концепции, внимательно прислушивался к критике, исходившей от его товарищей по работе, от известных ученых и молодых историков, отказывался от своих неверных положений и исправлял теоретические ошибки. Однако из этого вовсе не следует, что он вообще легко менял точку зрения. То, в чем он был убежден, он отстаивал со всей твердостью. Когда Ем. Ярославский пытался уговорить его пойти на компромисс с И. А. Теодоровичем по проблемам истории народничества, он получил вежливый, но решительный отказ.

«Дорогой товарищ Емельян… — писал Покровский 27 февраля 1930 г. — Если Вы считаете оценку Теодоровича, как близкого, теоретически, к народникам автора, неправильной (о правом уклоне в проекте резолюции, принятой только «за основу», — не сказано), можно поставить этот вопрос перед ЦК. Но если я вздумаю «зажать критику» своим личным авторитетом, то из этого, уверяю Вас, дорогой товарищ Емельян, ничего не получится, кроме потери мною этого авторитета».¹³³

Большевиков, писал Покровский, «характеризует непримиримая борьба со всякими непартийными и антипартийными уклонами».¹³⁴ Требуя обнажения принципиальных позиций в научных спорах, Покровский вместе с тем считал недопустимым нетоварищеские методы дискуссий: необоснованные обвинения, навешивание «ярлыков», одинаковое отношение к оппортунистам и ученым, допустившим ошибки в разработке проблем истории.

Например, на Президиуме Комакадемии в 1931 г. обсуждалась резолюция «О положении и задачах на фронте истории Запада». В проекте этого документа был допущен одинаковый подход и к отщепенцу Зиновьеву, извращавшему историю германской социал–демократии в угоду оппортунизму, и к ошибкам, допущенным такими видными советскими учеными, как В. П. Волгин, Н. М. Лукин, Ф. А. Ротштейн.

Считая этот проект в ряде мест неудовлетворительным, Покровский обратился со следующим письмом:

«В Президиум Коммунистической Академии.

Ознакомившись с проектом резолюции Президиума по дискуссии на западноисторическом фронте, я всецело присоединяюсь к положительной части этого проекта: задания западным историкам ¹³⁵ поставлены совершенно правильно и как нельзя быть более вовремя. Но я должен самым решительным образом протестовать против критической части проекта: ибо там возводятся на всех известных и занимающих руководящие теоретические посты старых товарищей чудовищные теоретические обвинения без малейшей попытки эти обвинения обосновать…

Раз мы приводим конкретные личности ошибающихся, мы обязаны дать и совершенно точную, конкретную характеристику совершенных ими ошибок… Культпроп, если не ошибаюсь, первоначально предлагал дать общую характеристику ошибок без имен — тогда можно было бы ограничиться общей характеристикой. Но раз имена названы, отлучать от марксизма и ленинизма товарищей, работающих на фронте западной истории десятки лет, я считаю невозможным.

16 июля 1931 г. М. Покровский».¹³⁶

Болезнь значительно ограничила возможности творческой работы Покровского. Весной 1931 г. в своей записке в ЦК ВКП(б) В. Г. Кнорину он с горечью писал, что из–за болезни глаз он не может заниматься более 3–4 часов в день, только при дневном свете. Он надеялся, что сможет редактировать книги по слуху, но это предположение не подтвердилось. «Само собой разумеется, — продолжал Покровский, — что и при таких условиях я не отказываюсь от редактирования брошюры Минца и работ Института красной профессуры. Кроме брошюры, вдобавок, вчерне все мною прочитано, основные исправления будут мне зачитаны на этих днях (я, до отправки на юг, должен вылежать неделю в Кремлевской больнице), а гранки подоспеют к концу июля — началу августа, когда, авось, поправятся мои глаза. Так что по этой линии кое–как я надеюсь выкарабкаться.

Гораздо хуже обстоит дело с учебником обществоведения для школ 2‑й ступени. Тут совершенно необходима весьма тщательная редакция на месте, чтобы следить за каждой строчкой… принимая во внимание совершенно исключительную теоретическую безграмотность педагогов–обществоведов (этот факт во всей своей грандиозности встает передо мной только теперь, когда я прочел несколько их произведений), последствия могут получиться совершенно неожиданные — а отвечаю, по линии истории, я. Необходимо поэтому, чтобы на месте следили люди, на которых я могу положиться».¹³⁷

Покровский горячо подхватывает все ценные предложения по расширению фронта исторической науки. Он поддержал предложение редакции журнала «Огонек» выпускать в виде приложения популярную всемирную историю. С воодушевлением встретил Покровский план А. М. Горького начать выпуск многотомной истории гражданской войны. Объявив о своем желании участвовать в этом издании, он просил включить в план главу «Москва в октябре 1917 года», которую собирался написать. 30 июня 1931 г. было принято решение ЦК РКП (б) издавать популярную, рассчитанную на широкие массы «Историю гражданской войны». В состав редакционной коллегии вошел и М. Н. Покровский.

«У всех у нас в памяти, — писала Н. К. Крупская, — как тяжко больной собрал Михаил Николаевич последние силы, поехал из Кремлевской больницы на десятилетний юбилей созданного при самом его деятельном участии Института красной профессуры, как горячо и хорошо говорил он там, а после этого стало ему дурно, надо было впрыскивать камфору».¹³⁸

12 апреля 1932 г. центральные газеты вышли с траурным извещением, в котором говорилось, что ЦК ВКП(б) с глубокой горестью извещает о смерти виднейшего представителя старой большевистской гвардии, активного участника революции 1905 г. и Октябрьской пролетарской революции, непримиримого борца за генеральную линию партии, всемирно известного ученого–коммуниста, виднейшего организатора и руководителя советского теоретического фронта, неустанного пропагандиста идей марксизма–ленинизма М. Н. Покровского. Умер Покровский в Москве в ночь на 11 апреля. «Был он партийцем, большевиком до мозга костей, и всего себя без остатка отдавал он на борьбу за дело пролетариата. Уходили силы, но до последней минуты он стоял на революционном посту».¹³⁹

М. Н. Покровский с большими почестями похоронен на Красной площади, у Кремлевской стены.