Заговор шпионов Антанты

Что делала кадетская партия со времени разгона Учредительного собрания? Этим вопросом немногие интересовались. Была партия и пропала. Довольно естественно: партия парламентская, что ей делать в непарламентской, Советской России? Партия буржуазная, а буржуазия голоса в советских выборах не имеет, — к чему ей партия?

Эту нашу отвычку от кадетов они широко использовали. И когда кадетским заговорщикам пришлось разговаривать с ОЧК, на этом нашем предрассудке, на этой нашей забывчивости они все строили. Национальный центр, Союз возрождения, Союз освобождения. Полноте, пожалуйста. Ничего этого, в сущности, и не было: «Полтора десятка представителей трудовой интеллигенции, которые собираются очень нерегулярно…» (это в Петербурге). А в Москве: «Предполагалось, что Москва политически мертва»; «от времени до времени немногочисленные члены ячейки виделись друг с другом, обменивались информационными данными, а если имелись запросы из–за рубежа (что было чрезвычайно редко), то уславливались относительно содержания ответов». А председатель этих нерегулярных собраний только что приводил депеши «в компактный вид».

Не все депеши дошли по адресу. Кое–что попало в руки «кожаных» (название, которое за–фронтовые кадеты придумали для коммунистов). Образчики читатель увидит в другом месте и сможет сам оценить их «компактность». Цифры и факты, факты и цифры. Факты, от которых волосы стоят дыбом. Едва ли когда–нибудь и где–нибудь какая–нибудь армия была так предана и выдана, как Красная армия летом 1919 года. «Полтора десятка трудовой интеллигенции» не сидели сложа руки.

Мы все еще болтаем о саботаже, спорим о том, есть ли действительно среди нас в советских учреждениях злостный саботаж или простое «нерадение к делу», может быть, еще лучше, «простое непонимание задач советской политики». А у нас под носом идет горячая, неустанная конспиративная работа, и пока мы не успели еще сосчитать, сколько у нас советских служащих, Деникин отлично знает, сколько у нас не только штыков, но и «ртов», не только на фронте, но на каждом маленьком участке фронта, и как эти «рты» обуты и одеты, и какое у них настроение. Ни один генерал не шел с таким комфортом, как Мамонтов, зная нашу военную карту так, как, наверное, никогда не знал не только читающий, но и пишущий, не только эту статью, но и специальные военные обзоры. Недаром Деникин и его штаб раньше всех читали письма из Москвы и оставались «весьма ими довольны», как свидетельствует Н. Астров в одном из своих писем Н. Щепкину.

Если бы не ряд счастливых случайностей, мы так и не имели бы случая оценить муравьиную работу тех скромных и «лойяльных» людей, которых самые мрачные из нас, страдающие болезнью печени, решались подозревать разве что в «саботаже». Ибо непременным условием переворота было немедленное истребление всех коммунистов, как явствует из документов, которые читатель прочтет далее.

Благодаря упомянутым случайностям, переворот пока что отложен, и у нас есть время присмотреться к целям и задачам наших соперников по конспирации, соперников достойных: кадетская партия и тут показала, что из всех буржуазных партий она — самая серьезная. Серьезно проделывала она свое парламентское предательство народной свободы, серьезно она теперь подкапывается под эту свободу тихой сапой. Это настоящие люди, с характером и с выдержкой. Не то, что презираемые ими «социалисты», петушком бегущие за этими солидными людьми, нелепо мечущиеся между Деникиным и республикой, наивно воображая, что можно как–то соединить Деникина и республику.

Но о социалистах потом, сначала о «народной свободе». Можно подумать, что кадеты угрожают только социализму, что буржуазная демократия, наоборот, это и есть их идеал. Недаром же, ведь, и называют они себя конституционнодемократической партией. Прежде всего приходится рассчитаться с этим предрассудком. История уже вымела у нас буржуазно–демократический центр, о котором мечтают правые меньшевики, правые эсеры и еще всякие правые, а иногда и «левые», имена же их, ты, Колчак, веси. Коммунизм стоит лицом к лицу с возрождающимся царизмом. Этот факт нужно прежде всего установить, и установить его мы можем теперь по подлинным документам, по заявлениям самих кадетов, а не на основании каких–нибудь слухов и соображений.

Московские кадеты в этом отношении слегка отстали от своих, освободившихся от революционного налета товарищей, и за–фронтовым кадетам приходилось напоминать москвичам некоторые элементарные кадетские истины. С горестью вспомянув «злосчастный день» начала марта 1917 г., когда кадетская партия внесла в свою программу республику, кадет В. Степанов (один из деникинских министров) «с чувством большого удовлетворения» констатирует, «что если не все без исключения, то огромное, подавляющее большинство наших партийных друзей считает, что монархия грядет, что монархия неизбежна и что, дай бог, чтобы грядущая монархия оказалась монархией достаточно либеральной, достаточно приличной и не попала в русло идей Маркова 2‑го». «Против изменения параграфа тринадцатого нашей программы я всегда протестовал и продолжаю считать, вместе с очень многими партийными друзьями, что в тот день, когда этот параграф был нами изменен, партией была совершена трудно поправимая политическая ошибка. Насколько я никогда не делал секрета из моего глубокого убеждения в том, что либо будет единая Российская империя, либо единой России не будет вовсе, я приведу для справки эпизод, свидетелем которого был дядя К. («дядя Кока», конспиративный псевдоним Н. Н. Щепкина). При моем вступлении в Москве в Союз возрождения я заявил, что я монархист и поставил вопрос о том, насколько это совместно с моим пребыванием в союзе. В. А. Мякотин дал на этот счет вполне успокоительное разъяснение и сказал, что различие оттенков политической мысли даже желательно. Я вышел из союза в тот день, когда мне было заявлено, что для всех членов союза платформа коллегиальной власти обязательна, а платформа единоличной военной диктатуры недопустима. Вопрос о периоде временно–переходной власти не есть, конечно, вопрос о форме правления, но и по этому вопросу могу сообщить для справки, что здесь, на юге, партия в целом, также и НЦ (Национальный центр), стоит без всяких оговорок на полном отрицании временной власти, сконструированной по соглашению партий и политических групп в форме директории или иной коллегии и всецело поддерживает идею единоличной военной диктатуры».

Это частное письмо. Читатель заметил, однако, что в конце, где говорится о военной диктатуре, Степанов излагает мнение уже всей к. — д. партии на юге, т. е. там, где кадеты могут составлять свои мнения вполне свободно и ходят, как упоминает в другом месте то же письмо, бодро, с высоко поднятой головой. Но у нас имеются и прямо официальные изложения тех же самых взглядов. Вот протокол «десятого заседания бюро четырех организаций: Совета государственного объединения, Национального центра, Союза возрождения и Союза земств и городов юга России, восьмого марта н/с. 1919 года». Все заседание было посвящено двум вопросам: земельному (о котором ниже) и о конструкции власти. «Постановление Национального центра по этому вопросу имеется и гласит следующее:

1) Основная задача, стоящая ныне перед Россией, заключается в спасении родины от губящего ее засилья большевиков, от междуусобий, разъединения и бесправия, в конец разоряющих русский народ. Раздору классовой и гражданской войны должна быть противопоставлена общая для всех патриотическая задача возрождения единой и великой России, восстановления в ней социального мира и государственного порядка, утверждающегося на примирении и сотрудничестве всех классов и всех групп населения.

2) Задача борьбы с большевиками и анархическими силами, поддерживающими гражданскую войну, ложится на доблестные армии юга, востока и севера России, успех которых будет возрастать по мере объединения их действий под единым общим командованием.

3) По ходу событий на высшее командование этих армий выпадает и осуществление гражданского порядка в освобождаемых от большевизма областях, причем в условиях военного времени, общего государственного расстройства и длящейся гражданской войны успешного выполнения высших функций гражданской власти можно ожидать лишь от единоличной военной власти, обладающей чрезвычайными полномочиями».

Вот краткое исповедание веры тех, чьи вожди стремятся спасти родину от засилья большевиков. Ниже читатель увидит, что это спасение родины осуществимо, главным образом, при помощи английских танков и пулеметов. Что же касается «восстановления социального мира и государственного порядка», то для него мы знаем вполне определенный, истинно–национальный бытовой термин: столыпинщина. Клин клином вышибают: диктатуре пролетарской революции приходится противопоставлять диктатуру буржуазной реакции. Иного выхода нет, и массовые расстрелы рабочих, еврейские погромы и все прочее ясно показывают, что кадеты давно примирились с теми средствами борьбы, от которых сами они с лицемерным ужасом отворачивались, когда это делали другие. Теперь это приходится делать самим, ну, что же, надо и через это пройти. Без погромов «порядка» на Руси не восстановишь. Это знал еще Плеве, это знал Трепов, это понимал Столыпин — и это понимают вполне Астровы, Степановы и пр.

Но читатель встретил тут столько новых названий, что необходимы кое–какие пояснения. Что такое эти: Союз возрождения, Национальный центр, Совет государственного объединения, Союз земств и городов юга России? Последнее название говорит само за себя. О Союзе возрождения вот что рассказывает один из его участников. «Образование Союза возрождения относится ко времени, непосредственно примыкавшему к Брестскому миру. Весною прошлого года, приблизительно после пасхи, в связи с Брестским миром, в Москве происходил ряд междупартийных совещаний в различных группировках. Тогда выяснилось, что некоторая часть цензовой буржуазии склоняется к германской ориентации и к признанию Брестского мира. Социал–революционеры, трудовики и меньшевики были резко против этой линии. Выяснилось, что большинство кадетов также против германской ориентации и тогдашнего поведения Милюкова. Тогда и было решено основать в Москве «Союз возрождения» с следующей платформой: 1) непризнание Брестского мира и восстановление России в границах 1914 года, за исключением Польши и Финляндии; 2) возрождение русской государственности путем созыва Учредительного собрания. На этом согласились эсеры, меньшевики–оборонцы, трудовики и часть кадетов. Названные группы и решили образовать «Союз возрождения» как организацию, временно объединяющую участников ее для достижения названной платформы, но без ограничения их автономного существования и полной свободы действий и пропаганды».

Инициатива шла, повидимому, из «социалистических» групп, но так как те, по обыкновению, трусливо жались в дверях, разговаривая разговоры на ту тему, что они де пришли «для информации», да принимают программу только «к сведению», то хозяевами положения должны были оказаться кадеты. Вот живая и яркая картина встречи зарубежных кадетов с теми, «кого П. Н. Милюков еще в первую революцию 1905 года называл левыми ослами и кого я, с присущей мне мягкостью, называю просто русскими социалистами» (слова кадета Степанова).

«Теперь, — рассказывает в одном из своих писем Н. Астров, — когда эту праздноболтавшую и позорно бездействовавшую в Одессе компанию вышибли, и наиболее зловредные и тупые элементы ее бросились жаловаться своим политическим компатриотам в Париж (интересно, что в Париж свободно пропускают только социалистов), другие же, близкие к постоянной и полной политической неврастении, приехали сюда… Деникин был с ними очень обходителен, объявил им откровенно свои взгляды и условия, в которых приходится вести дело. Они увидели воочию, что имеют дело с настоящим и честным демократом (!), остались удовлетворены, но оппозиционный дух остался попрежнему живым и ядовитым…».

Вы только представьте себе эту картину свидания Чернова и комп, с царским генералом, идущим виселицами и погромами восстановлять в России «социальный мир» — и которого несчастный Чернов должен признать за «настоящего демократа», дабы иметь возможность хоть жалким писком отвести потом душу. И совершенно правильно, конечно, Астров определяет положение этой группы в будущем: «Это хорошая оппозиция в будущем, другой роли, роли участников в осуществлении власти я не вижу и не чувствую». Не бывать Чернову еще раз министром!

Для чего нужны кадетам такие попутчики? Т. Бухарин уже сказал это: для дураков. Дураков из мелкобуржуазной интеллигенции чем–нибудь приманить и утешить надо, ибо кадетам нужны не только погромы и виселицы для восстановления порядка, но и оправдание этих погромов и виселиц со стороны людей, которые когда–то простоватой публикой считались порядочными. Совершенно ясно, однако, что никакой реальной силы подобные люди не представляют. Раз вступив на дорогу столыпинщины, нужно пройти по ней до конца. Столыпин тоже покупал «порядочных людей» из разряда бывших «левых», но опирался он не на них, а на элементы, более солидные.

Оседлав «ослов слева», нужно было ввести в оглобли и зубров справа. И это было много потруднее — куда же ослу до зубра. Тот же Астров сряду, вслед за описанием своего торжества над несчастными правыми эсерами, обмолвливается таким великолепным признанием: «что касается объединения направо, то, увы, оно так полно, что мы задыхаемся в объятиях друзей. Иногда эти объятия слишком жарки и тесны…».

Началась эта дружба справа, конечно, не здесь, на юге, а гораздо ранее: именно с ней и связано образование другой организации упомянутой выше, — Национального центра. Вот как рассказывает об этом его московский представитель: «Приблизительно в то же самое время (в конце февраля или в марте 1918 г.) большая коалиционная группа, в состав которой входило много лиц, стоявших за союз с Германией, распалась именно на разногласии по этому вопросу, а на месте этой группы и возникла та группа, которую стали называть Национальный центр. С представителями этих групп я почти не имел сношений до заключения первого периода деятельности, примерно до мая 1918 г. Я не могу поэтому сказать, чем и в то время эти группы резко отличались от Союза возрождения по своим платформам. Различие это не было настолько существенно, чтобы препятствовать вхождению одновременно в Союз возрождения и в Национальный центр. Повидимому, различие было прежде всего в отношении к социализму. В Национальный центр социалисты не входили: а затем различия сводились к оттенкам в отношении к Учредительному собранию, полноте проведения идеи всеобщности в избирательном законе, к форме будущего землевладения и т. п. Главные вопросы, интересовавшие обе группы, — это возрождение политическое и экономическое России, и, как вывод отсюда, — борьба с Германией, устранение в стране власти коммунистов и… замена ее народной властью, созданной Учредительным собранием, — разрешались ими одинаково. Первоначально Национальный центр мыслил временно власть переходного до Учредительного собрания периода в форме единоличной военной диктатуры, но затем, в интересах объединения, пошел на компромисс и принял как переходную форму, директорию из трех лиц, без подчинения остаткам Учредительного собрания, избранного при Временном правительстве. Местом пребывания директории Союзом и Центром была избрана Сибирь, так как предполагалось, в то время, что именно из этой коренной русской области может пойти возрождение России на демократических основах, ибо здесь в Сибири, всякое правительство должно будет, прежде всего, опираться на крестьянские массы».

В стране, где господствуют «крестьянские» (читай «кулацкие») массы, можно было обойти тот вопрос, который сейчас же вставал перед кадетами, как только они оказывались на почве коренной России. В Сибири нет помещиков или почти нет — там вопрос о восстановлении помещичьей собственности не мог поссорить осла и зубра. Читатель понимает теперь, почему и откуда явился Колчак, и почему перенесение фронта кадетского наступления на юг само по себе уже является неудачей. Как это часто бывает, кадетская операция технически созрела как раз к тому моменту, когда политически она уже развалилась. Наиболее широкий фронт против большевиков был, несомненно, весной нынешнего года в период наибольших успехов Колчака. Но уже в марте, на том собрании представителей всей собранной кадетами пестрой орды, протокол которого цитировался выше, этот политический фронт треснул.

Вот как изображает дело тот же протокол: «Расхождение обнаружилось во взглядах на пути, которые могли бы обеспечить достижение означенных целей. Союз возрождения полагает необходимым, чтобы власть была связана обязательством не восстанавливать помещичьего землевладения и не решать окончательно вопросов о прекращении или приобретении вечных прав на землю. Формула государственного объединения внесена на обсуждение согласительной комиссии, и вместе с вышеуказанной формулой Союз возрождения, наряду с общими для всех организаций положениями, выдвинул пункты о незыблемости основных норм права собственности на землю до решения Учредительного собрания и об обязательстве власти не стеснять осуществления сделок по продаже и аренде земель. Соглашения по этим вопросам достигнуто не было. В то время как Союз земств и городов и Союз возрождения настаивают на том, чтобы в области земельных отношений до Учредитетельного собрания было сохранено создавшееся положение и не восстанавливалось помещичье землевладение и в частности были определенно запрещены сделки по продаже земель с предоставлением государственной власти делать исключения в отдельных случаях в интересах общегосударственных, Совет государственного объединения и Национальный центр, обратно тому, считают необходимым принять все меры к охране частных прав собственности, восстановить права земельных собственников и не стеснять распоряжения землею, предоставляя власти ограничение этих прав в отдельных случаях, вызываемых государственной необходимостью».

Столыпинщину приходится принять до конца; не только с восстановлением самодержавия в образе военной диктатуры, но и с восстановлением помещичьего землевладения. Едва ли нужно говорить, что в своем кругу кадеты приняли это новое «отступление от программы» не только без всякого внутреннего перелома, но с большой приятностью. В одном из кадетских писем имеется курьезнейшая приписка одного из «искренних и честных демократов», князя Павла Долгорукова: «На случай ликвидации режима, в доме и имениях иметь на местах лиц для приемки и сохранения имущества». Предполагать, что кадеты бескорыстно трудятся ради восстановления чужой собственности, было бы слишком наивно. У них самих довольно помещиков. Но в то время, как стадо диких дворян прет напролом, своим ревом за десять верст выдавая свое присутствие, образованный и культурный кадетский помещик (тот же князь Долгоруков, в той же приписке требует прислать ему «две пары ботинок»: одной обойтись не может), — образованный, культурный кадетский помещик, как полагается благовоспитанному человеку, без шума и гвалта, тихонько усаживается сразу на двух стульях. Это выгодное положение кадетов, так отличающееся от позиции несчастных ослов слева, плюхающихся между двух стульев, с чрезвычайной яркостью вырисовывается в одном из перехваченных ВЧК документов — в обращении Союза возрождения и Национального центра вместе к представителям союзных держав, т. е. к Антанте. Под этим обращением стоят подписи, в таком порядке: а) Союз возрождения России — партии правых соц.–революционеров, социал–демократов оборонцев, народных социалистов (трудовая партия), «радикальных демократов», партии народной свободы (конст.–демокр.), б) Национальный центр — партии народной свободы, совещания московских общественных деятелей, организаций членов законодательных палат в России, торгово–промышленных кругов, земских и городских деятелей. Нужно прибавить, что налево фронт идет и дальше правых эсеров. Документ, вышедший из того же источника, как и предыдущий, но несколько более поздний, дает такую справку: «левые эсеры, стремясь использовать неблагоприятное настроение масс, вновь организовались. Но большевики его (выступление левых эсеров) предупредили. Все лидеры левых эсеров снова арестованы. Подпольные листки, однако, продолжают выходить». Стоит продолжить и эту выписку: «выходит листок правых эсеров, где порицается соглашательство с большевиками. Меньшевики–оборонцы занимают твердую позицию, остаются в Союзе возрождения, высказываются за интервенцию».

Не высказываться за интервенцию, т. е. за вторжение в Россию иноземных армий, было невозможно. В этом, конечно, радикальное отличие и попытки столыпинщины 1919 года от подлинной столыпинщины 1907 года. Та обходилась национальными средствами. Эта в подлинной России, рабоче–крестьянской, найти себе массовой опоры не могла. Городское мещанство еще можно было соблазнить кадетской радугой всех партийных цветов, но крестьянин — реалист, и когда перед ним встал бы вопрос о восстановлении помещичьего землевладения, реакция его на самую постановку этого вопроса не могла возбудить тени сомнения у кого бы то ни было. Новая «столыпинщина» должна завоевать Россию. Перечисленные выше партии, объединившиеся вокруг кадетов, и признают это без отговорок в цитированном выше обращении к Антанте. «Она (Россия) находится в таком состоянии, что ее население в ближайшее время не может свергнуть власть господствующего в ней насильнического меньшинства одними своими собственными силами».

Наследникам Столыпина пришлось выпить чашу унижения, от которой его судьба избавила. Им пришлось есть хлеб еще более горький, чем хлеб изгнания — хлеб из рук людей, от всей души презиравших этих, даже с буржуазной точки зрения, предателей своей родины, презиравших и не скрывавших этого. Но эту страницу печальной повести мы расскажем ниже собственными словами.

Итак, кадеты стремились к восстановлению царской власти и помещичьей собственности. Это мы знаем теперь с их собственных слов. Это необходимо запомнить всякому рабочему и всякому крестьянину.

Для подготовки такого переворота, который должен был отбросить Россию по ту сторону не только Октябрьской, но и Февральской революции, кадеты имели две организации: одну для уловления простаков, так сказать организацию — ширму, «Союз возрождения», где «социалистам» предоставлялось болтать, сколько влезет, об Учредительном собрании, демократии и т. п. вещах, в которые сами кадеты не верят. Другая организация была гораздо серьезнее. Это был «Национальный центр», куда «социалистов» не пускали, где не занимались болтовней, но зато делали серьезные вещи: собирали всевозможные шпионские сведения и, приведя их в «компактный» вид, отправляли к Юденичу, Колчаку или Деникину, смотря по надобности.

Осуществление переворота предполагалось совершить при помощи вооруженной силы, как находившейся вне Советской России («доблестные армии юга, востока и севера»), так и сорганизованной в тылу, в самой Москве, из красноармейских предателей.

Но подготовлявшийся в Москве «путч» едва ли был наиболее серьезной частью кадетской программы. Скорее его готовили как средство дезорганизовать наш тыл и создать панику в момент решительного наступления одной из «доблестных армий». Серьезная задача ложилась именно на эти последние. «Освобождение России» ставилось, таким образом, в прямую зависимость от штыков, находящихся вне России. Кадеты, таким образом, в 1919 году точка в точку повторяли историю французских белогвардейцев 1792 года, которые собирались «освобождать» Францию от якобинцев из немецкого Кобленца, где сосредоточивались боевые силы тогдашних контрреволюционеров.

Но тогдашние французские белогвардейцы не могли обойтись одними собственными силами. Белогвардейский корпус принца Конде был лишь небольшим придатком к настоящим, серьезным военным силам иностранных держав: Пруссии и Австрии. Французские дворяне тех дней должны были с первых же шагов выдать себя с головой: они шли «освобождать» французский народ, но они не могли опереться на самый этот народ. Они несли ему «свободу» на острие иноземного штыка. И более честные и последовательные из этих белогвардейцев недолго выдержали на такой промежуточной позиции: скоро они стали попросту офицерами и генералами австрийской, русской или какой угодно из других армий тогдашней европейской реакции, стремившихся завоевать Францию. Этот простой факт, что Россию можно «освободить», только завоевав ее, кадеты, нужно отдать справедливость их деловитости и прозорливости, твердо и отчетливо сознали с самого начала. Как только стал образовываться Национальный центр, перед ним стал вопрос, на какие иностранные штыки опереться, на штыки Германии или на штыки Антанты. Люди, у которых преобладали трезвые стратегические соображения (например, Милюков), стояли за германские штыки: они были ближе. Затеяны были переговоры с графом Мирбахом, но почему–то дело не сладилось. Почему, из наших документов не видно. Должно быть, германские империалисты, в то время слишком твердо уверенные в победе, запросили слишком дорого. Империалисты Антанты в те дни (начало весны 1918 года), наоборот, весьма трусившие, оказались, видимо, податливее и сговорчивее. «Национальный центр» и связал себя прочным союзом именно с Антантой.

При ее помощи было сорганизовано всем хорошо памятное восстание чехо–словаков. По обыкновению всех реакционеров недооценивая силы революции, кадеты считали, что полусотни тысяч штыков будет достаточно для низвержения Советской власти. Они обманулись: последняя оказалась в силах выставить в поле вдесятеро большее количество штыков. Оборвавшуюся под Казанью авантюру пришлось начинать сызнова. В чехо–словацком восстании определенное участие, военное участие Антанты чувствовалось уже достаточно сильно. Чем борьба становилась грандиознее, тем это участие, естественно, должно было становиться сильнее и весной нынешнего года, к той минуте, на которой начинается подробный и связный рассказ кадетских документов, эта зависимость «освободителей» России от иноземной военной помощи была полной и безусловной. «Свобода» России вполне зависела от усмотрения английского генерала Мильна и французского генерала Франше д’Эспре, от настроения французских или английских солдат и, в конечном счете, от того, какой ногой встал с постели гражданин Вильсон. Отношение к кадетам их иноземных союзников становится благодаря этому одной из самых интересных глав этой печальной повести. Тут необходимо опять дать место их собственным словам. Вот что писал в Москву на пасхе нынешнего года Николай Астров:

«С французами случилось нечто непостижимое. Из наших наиболее преданных друзей они, если судить по поведению их военных представителей на юге, обратились в явных врагов. Прежде всего они самым отвратительным и глупым образом повели кампанию против Д. А. (добровольческая армия) в Одессе. Кампания эта кончилась тем, что они выслали из Одессы высших представителей Д. А. и стали образовывать свою власть по демократическим рецептам; во главе коалиции был поставлен темный проходимец (Андре Ланжерон). Еще до этого они самым постыдным образом сдали большевикам Херсон, Николаев с громадным снаряжением и кораблями, не позволив Д. А. вывезти имущество, принадлежащее русскому государству. Учредив в Одессе новую власть, они внезапно объявили, что оставляют Одессу. На погрузку и так называемую эвакуацию было дано два дня. Можете представить себе, что вышло из всей этой эвакуации. Команды пароходов забастовали и начали повреждать механизм судов. Беглецы сами становились кочегарами, сами выводили суда в море, и все эти массы двинулись на Новороссийск, а те, кто не смел показаться туда, бежали в Константинополь. В Одессе даром, без боя, отданы большевикам громадные имущества и груз, только что пришедший с Востока на транспорте «Шилка». Вот дружеская услуга французов нам». «В Севастополе разыгралось то же бесчинство, которое имело место в Одессе. Французские солдаты швыряли свои винтовки в море, братались с большевиками, французские офицеры налагали контрибуции на бегущих буржуев и получили с одного корабля до полмиллиона рублей. Д. армии даны были сутки на вывод кораблей из порта, причем не позволено было… ¹ Вот то невероятное, что случилось на наших глазах. И снова железный занавес опустился и отделил нас от местностей, с которыми мы были недавно и, казалось, прочно связаны».

Мы надеемся напечатать кадетские документы целиком в особой брошюре, и читатель, имея перед глазами точный текст астровского письма, лучше будет в состоянии оценить весь тот ужас, который охватил «освободителей», когда они увидели, что французские штыки им изменяют. Он убедится тогда, как должны были убедиться читавшие документы в подлиннике, что приходившие тогда с юга известия о большевистских настроениях французской армии, о «манифестациях с красными флагами», возгласах «Вив ле большевик», «бросании оружия в воду, братании с красными, отказах от отправки на фронт», безусловно верны: теперь мы это знаем от людей, которым страшно не хотелось, чтобы это было, но которые, к своему ужасу, не могли этого не видеть.

Но тут есть еще одна любопытная сторона, на которой нельзя не остановиться. Что французский пролетарий, что французский крестьянин, одетый в цвет «синего горизонта» (защитный цвет французской армии) рано или поздно прозреют, что Франция сделается театром такой же классовой борьбы, какой уже стала Германия, — в этом нет для нас ничего неожиданного. Неожиданно то, что очень скверно относились к кадетам и их друзьям справа французские генералы и офицеры. «Перед отъездом из Крыма В. Д. Набоков имел разговор с французским адмиралом Аметом. Амет держал себя с В. Д. так вызывающе грубо, так третировал и В. Д. и Россию, так нагло издевался надо всем, что для нас дорого и свято, что В. Д., передавая друзьям свою беседу с этим животным, сказал, что он близок был к тому, чтобы выйдя из каюты адмирала, броситься в воду».

Что же во Франции и адмиралы, что ли, начинают превращаться в большевиков? Такого чуда, конечно, не случилось. Французское офицерство, конечно, попрежнему проникнуто всеми буржуазными добродетелями. Но в списке этих буржуазных добродетелей значится и подлинный, искренний шовинизм — сочувствие к «своим», потому они свои — французы, и ненависть к «чужим», потому что это чужие — немцы. Это звериное, но это искреннее. Это во–первых. А во–вторых, за это «свое» французская буржуазия действительно «кровь проливала», дралась серьезно, не щадя себя. Так, по крайней мере, вела себя простоватая и наивная мелкобуржуазная масса, у нас в России идущая за правыми эсерами и меньшевиками. И вот, тот факт, что съехавшиеся в Одессе «освободители» проводили время в «ресторанах и разговорах» (показание одного наблюдателя одесско–киевской жизни из кругов правее кадетских), а подставлять лоб под пули большевиков посылали сынов «прекрасной Франции», этот факт душа мелкобуржуазного французского патриота переварить не могла. «Бросившие нас продажные французы, — с яростью пишет Н. Астров, — чтобы оправдать свой гнусный поступок, цинично говорят: «нам нужно беречь своих производителей. У вас люди сидят в кофейнях, вместо того, чтобы сражаться, у вас нет патриотизма и искусства управления вы лишены, а мы можем с большевиками договориться».

В конце концов, изо всего французского утешения кадетам остались только черные сенегальские стрелки, по их совершенной дикости гораздо дольше, нежели французские солдаты, не могшие разобраться в том, что происходило. Потом разобрались и они, как известно: есть все основания думать, что известие о бунте черных на юге России так же достоверно, как и все остальные известия, подтвержденные теперь письмами кадетов.

Но к тому времени, когда это случилось, последние ужа были достаточно утешены. Наступил крутой перелом в отношениях с Англией. «В политике Англии произошло что–то, что дает повод думать, что Англия решила использовать ошибки французов и заменить Францию в отношениях к России. Англичане уже и раньше поставили себя так, что наше отношение с ними не окрашивалось оттенком враждебности. Теперь эти отношения видимо становятся прямо дружественными. Та деловитая сдержанность, тот характер корректной, но холодной эгоистической расчетливости, какой имела еще недавно политика англичан в отношении к России, характеристику которой вы могли найти в информации «Азбуки» (сообщение «Слова»), теперь сменилась политикой определенной и дружественной помощи России в лице добровольческой армии. Не говоря о регулярном и все растущем поступлении от англичан всякого рода снабжения (вооружения, интендантского, инженерного и медицинского имущества и т. д.), англичане пользуются всяким случаем, чтобы подчеркнуть свое дружеское к нам отношение. Это проявляется решительно во всем. И в крупном и в мелочах. Английский главнокомандующий, генерал Мильн, первый приехал в Екатеринодар и сделал визит генералу Деникину. Помимо того морального впечатления, какое произвел этот шаг генерала Мильна, особенно после тех досадных и оскорбительных недоразумений, какие были с так и не состоявшимся свиданием с генералом Франше д’Эспре, свидание генерала Деникина с генералом Мильном дало и большие политические результаты. Обо всем договорились, все выяснили».

Визит генерала Мильна был необыкновенным утешением для обиженных адмиралом Аметом кадетов. С чувством глубокого удовлетворения об этом визите в письмах говорится не один раз. И реальные, осязательные результаты этого визита сказались очень скоро. «Англичане осуществляют свою помощь методично и беспрерывно. Пока ими доставлено все на армию в сто тысяч человек. Все превосходного качества, все солидно, всего много. Завалены медикаментами. Есть бронированные аэропланы, с летчиками англичанами. Понемногу армия переодевается в английскую форму. Ожидаем дальнейшие транспорты».

До чего повторяется старуха история! Как две капли воды, эти одетые в хаки деникинцы напоминают тех французских эмигрантов, которых британский флот высаживал на берега Франции в красных тогдашних английских мундирах. И невольно вспоминается, как революционный генерал Гош расстрелял 700 таких «англичан» на Киберонском полуострове.

Но красноармейского Гоша пока еще нет на сцене, наши белогвардейцы еще не загнаны ни на какой полуостров и настроение, после визита Мильна, было так же близко к восторгу, как после разговоров с Аметом и Франше д’Эспре, оно было близко к отчаянию. Вот цитата из письма В. Степанова, написанного под впечатлением всех полученных от англичан и из Англии приятностей. Цитата любопытная сама по себе. «Связь с адмиралом Колчаком становится прочнее и прочнее. Ген. Деникин и адмирал Колчак недавно обменялись письмами. Любопытно отметить, что эти два письма, почти тождественные по содержанию и построению, разошлись в пути, так что ни одно из них не было ответом на другое».

«Оба, и генерал Деникин и адмирал Колчак, свои усилия направят на то, чтобы поскорее сомкнуть фронт, чтобы создать единую армию, единое командование, единое правительство единой России. Все личное, частное, у обоих отходит на задний план. Оба выражают уверенность, что соглашение их последует тотчас же как только они встретятся, и оба заранее готовы подчиниться друг другу».

«В том, что соглашение действительно последует, что мы действительно, получим единое командование и единую временную верховную власть, сомнений, конечно, никаких нет и быть не может. Пока же этого соединения не произошло, восток и юг идут с разных сторон к единой цели, и каждый делает, что может».

«Москва — вот тот маяк, который одинаково ярко светит и на восток, и на юг, и в лучах этого маяка сливаются наши помыслы и усилия».

У военных, впрочем, всегда было больше бодрости и твердости в беде, чем у штатских кадетов. «Не тревожьтесь, — утешал Деникин Н. Астрова еще в самые горькие дни французского засилья, — будем у вас в Москве чай пить».

Но в Москве что–то долго не ставят самовар, а когда пытаются поставить, он оказывается в чрезвычайке. Помощь извне становится все нужнее, но надежда на нее не расцветает, а, наоборот, как будто блекнет. Радостные вести с юга шли в Москву в апреле и в мае нынешнего года, — а тридцатого июня вот что писали в Петербург из штаба Юденича: «Относительно союзников знайте, что, коротко и грубо говоря, их отношения к России таковы: Америка больше всего боится, как бы в освобожденной России не произошли еврейские погромы и как бы в ней не установилась твердая национальная власть, препятствующая мечтам о беспардонном хищничестве. А кроме того, вся помощь должна быть оплачена наличными. Таким образом, нам она плохой попутчик. В Англии все время боролись два течения — за активную помощь и за воздержание от нее. Активистом и нашим горячим другом является Черчилль. Ллойд–Джордж двусмысленен и соглашатель. В последнее время возобладала, наконец, линия Черчилля, но сопротивление, им встречаемое, еще очень велико. Франция — наш верный и искренний друг, но она сама страшно измучена и обессилена. Вообще же, все они опутаны по рукам и ногам собственной проклятой сволочью — довильсонились. Поэтому их помощь материальными ресурсами всякого рода, во–первых, дается в недостаточных порциях, во–вторых, безнадежно запаздывает».

В самом деле, помощь дается не только в недостаточном количестве, но и в неудобной форме. Мы видели, что южная армия весной нынешнего года, перед началом деникинского наступления, была завалена английскими патронами и медикаментами. Но гораздо хуже оказывалось дело относительно денег, о которых вопили одинаково и из Питера и из Москвы («Просим экстренным порядком немедленно переправить деньги, иначе работа станет», — писал в штаб Юденича Штейнингер). «Что касается денег, то здесь дело обстоит не так просто, как вы думаете», — меланхолически отвечают на московские вопли из Екатеринодара, весной нынешнего года. «Иностранные источники сейчас закрыты, с валютой так трудно, как нельзя себе представить». «Относительно денег и сметы, которую вы нам прислали, с сожалением должны сказать, что мы денег не имеем. Обращаться за ними к союзникам мы не можем, — придется вопрос этот поставить в здешних военных органах».

«Военная власть» имела деньги, по всей вероятности, от Колчака, у которого было в распоряжении захваченное в прошлом году чехо–словаками советское золото. Но, видимо, военные этих денег зря кадетам не давали, следуя, в этом отношении, примеру практичной английской буржуазии, которая вообще денег не давала, ни военным, ни штатским. Англичане водят своих друзей на короткой веревочке: натурой получи, сколько хочешь: на патронах, на снарядах, на медикаментах ты не сжульничаешь. Но дать наличные–это значит дать свободу действий, а дать свободу действий партии, которая систематически обманывает своих, могли бы только очень глупые чужие. Англичан на эту удочку не поймаешь. «Ложью весь свет пройдешь, да назад не воротишься» — учит кадетов их горький опыт.

Выучит ли? Пока что мы имеем партию народной свободы, провозглашающую военную диктатуру, партию конституционно–демократическую, призывающую царизм, партию национальную, о которой ее союзники утверждают, что у нее «нет патриотизма», наконец, партию Герценштейна и Иоллоса, от которой другие ее союзники ждут (и не без основания) еврейских погромов. В кадетских письмах не все удалось расшифровать, но в одном месте после нерасшифрованного перерыва вдруг выскакивает прочитанный конец фразы: «Жиды и, с позволения сказать, социалисты». Но быть может, это — цитата из благоуханной речи какого–нибудь «друга справа»?

«Правда», № 216, 28 сентября 1919 г.